Семиречье в огне - Зеин Жунусбекович Шашкин

Вошел испуганный Аянбек и протянул Токашу за­писку, которую только что передал нарочный из обла­стного исполнительного комитета. Токаш быстро пробе­жал глазами по строчкам и передал записку Юрьеву.

Исполком срочно вызывал Бокина в город.

Вечернее солнце садилось за горы. Над горизонтом пылали пушистые облака. Красноватый свет лился не склонам и потухал в ущельях — оттуда выступала тьма

Токаш с непокрытой головой стоял над могилой Айгуль. Сожаление, гнев, горе — все слилось вместе и терзало его сердце. Руки судорожно вздрагивали.

Смерть Айгуль... История с Карденом —она, видать, не кончилась. Токаш не раскаивается, хотя Юрьев ска­зал «неправильно». Если не показать всем, чья теперь власть и как тверды руки, взявшие ее, то потом будет хуже — власть в аулах опять перейдет к баям. Нет, не для того совершалась революция, чтобы мы подставля­ли свои головы под удары! Эх, товарищ Юрьев, как нехо­рошо! Ты пристально заглядывал в глаза, стараясь обна­ружить какой-то злой умысел. Нехорошо! Надо присталь­нее следить за действиями врага, он коварен. Охотники заранее расставляют сети и потом гонят туда свою добы­чу. Даже лев не сможет вырваться из них, он запутывает­ся все больше и больше и попадает в руки охотников. Из истории с Карденом приготовлена сеть, как бы ты, То­каш, не попался в нее...

Он склонился над могилой и посадил в свежую, еще

не уплотнившуюся землю любимый цветок Айгуль — розу.

Прощай, Айгуль!..

Глава 24

Они приехали в город ночью. Курышпай с разреше­ния Токаша поехал ночевать к своей Халимаш.

Рано утром в дверь сильно постучали. Курышпай окликнул раннего гостя и по голосу узнал Махмута.

— Что случилось, Маха? Ты так нетерпеливо стучишь, что можно подумать — пожар. — Курышпай был недово­лен, что его крепкий сон нарушен. А Махмут, кажется, был удивлен, увидев Курышпая.

— Э, разве тебя не арестовали?

— Какой арест? Ты шутишь?

— Кажется, ночью арестовали Токаша вместе с его отрядом. Разве ты не слышал об этом?

— Токаша?! Ты в своем уме, Маха?

Махмут был в своем уме.

— Этой ночью я вернулся из Джаркента. Не по сво­ей охоте. Вызвала следственная комиссия. И там я соб­ственными глазами видел, как привели Токаша. Аресто­вали весь отряд — такой шел разговор в этой комиссии. Ну, я и подумал, что ты тоже попал... Когда меня отпу­стили, я прямо сюда, чтобы сообщить Халиме.

— Вот тебе на! Опырай, что же теперь делать? — Курышпай растерялся и вопросительно посмотрел иа Махмута.

— Слишком уж вы ретивы стали, дорогой мой. За­чем было трогать баев? Все равно у них будут деньги, и нет ни одного человека, которого нельзя купить за деньги.

— О чем ты болтаешь? — Курышпай почесал себе затылок и начал одеваться. Остатки сна улетучились окончательно. Хлопнув дверью, Курышпай со всех ног помчался по улице.

Плохие вести не залеживаются, город уже знал о случившемся ночью. Курышпай слышал обрывки раз­говора прохожих о Токаше, и они подхлестывали Ку- рышпая.

— Ай-ай, Токаш-жан! Что теперь будет? — Курышпай любил Токаша, как сына, как брата, он берег его. Нель­зя было отходить от Токаша ни на шаг! Уже второй раз получается так: как только Курышпай отлучится — с Токашем случается беда. Но как могли арестовать Токаша из-за Кардена? Карден — враг, и хорошо, что с ним покончено. Ведь это Карден устроил так, что моло­дой джигит, весельчак, певец-домбрист Курышпай за одну только песенку против царя угодил в Сибирь Карден сделал так, конечно, не только из почтения к белому царю, а еще и от обиды. Однажды Курышпай в своей песенке необдуманно высмеял Кардена, бай при­помнил все вместе, да еще назвал Курышпая конокра­ дом — и все, засудили джигита... Хотелось отомстить за годы мучений. Совсем недавно, когда Курышпай здесь, в городе, встретился ночью с Карденом один на один, очень хотелось пристрелить ненавистного бая. Но Курышпай удержался, понимая, что революция — не для сведения личных счетов. Он удовлетворился тем, что видел обомлевшего от страха Кардена и взял сапоги. О, если бы знать, что случится наперед, то лучше бы при­кончить Кардена еше тогда. Зато теперь не случилось бы этой истории. Ах, Токаш-жан!

Курышпай прибежал на квартиру Сахи, но напрасно: Саха был в Пишпеке. Пошел искать Ораза — оказалось, он на фронте. В городе не осталось прежних друзей, с кем можно бы посоветоваться, что же делать. Подумав, Курышпай пошел в городской Совет к Виноградову. Се­кретарь ответил: «Виноградов— в Кульдже, должен ско­ро вернуться». Курышпай перебрал в памяти всех близких товарищей Токаша. Емелев и Журавлев находились на фронте. Вот положение!.. Оставался один Юрьев. Петр Алексеевич вчера был в Чемолгане, он уже разговаривал с Токашем о расстреле Кардена. Разговор был не очень- то дружественным. Неужели Юрьев поддержал арест Токаша? Нет, этого не может быть. Юрьев был немножко раздражен, он нервничал. Он был болен—это заметил Курышпай. Петр Алексеевич почувствовал себя неважно и вынужден был уехать в город на день раньше Токаша и Курышпая.

Курышпай пошел в исполком, Юрьева там не оказа­лось. «Сегодня не вышел на работу, вероятно, болен»,— сказал заведующий общим отделом.

Оставалось одно—идти на квартиру Юрьева.

Петр Алексеевич лежал в постели. Голова его была замотана полотенцем. В глазах — боль и страдание, ко­жа на лбу в морщинах, губы искривлены.

— Садись! С чем пришел? — Он указал на табуретку, но Курышпай не сел.— Кажется, все болезни, какие есть, свалились на меня, — с болью в голосе продолжал Юрьев. — Стоит только поволноваться, начинает ныть рана и выматывает всю душу. Голова раскалывается... Врач говорит: нервы... Ну, какие новости?

— Товарищ комиссар, как вы можете говорить сей­час такие пустяки, когда другие сидят в тюрьме, и кто знает, чем это может кончиться?—Курышпай не очень- то церемонился, полагая, что если Юрьев не способ­ствовал аресту Токаша, то знать об этом все-таки дол­жен.

— Кто сидит в тюрьме? Говори толком, — Петр Алек­сеевич приподнялся на кровати.

— Токаш Бокин.

— Токаш? Ты в своем уме? — глаза Юрьева не ми­гая смотрели в упор на Курышпая; полотенце сползло на щеку, Петр Алексеевич отбросил его в сторону.

— То же самое я говорил Махмуту. Весь город уже знает об аресте Токаша, вы не могли не знать...

— Когда арестовали?

— Ночью. Вместе со всем отрядом.