Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский
Но Виктор ошибался, полагая, что никем не замеченный покинул хату Зинаиды, перепрыгивая через низкое покосившееся прясло, окуная сапоги в обильную росу на пожухлой траве. Он за годы войны забыл, что в деревне встают ни свет ни заря. Еще темно, но уже слышны голоса людей сонно лает собака, хрипло спросонья кукарекает петух, словно часовой перекликаясь с другими вожаками наседок.
И уже днем досужие бабы знали все и даже более того, что было на самом деле. К были прибавляли небылицы и получалась многотомная любовная история. Судачили на все лады, не жалея красок и выдумок. Одни говорили, что его дело, мол, молодое, пришел с войны, изголодался; другие не одобряли, что связался с Зинаидой: в ее постели кувыркался не только ее законный Антоха, но после его гибели будто бывали там и мадьяры, и немцы. Мужики хитро улыбались в усы, у кого они были, и намекали, что Виктор, дескать, ухлопал Антона специально для того, чтобы занять его место около любвеобильной Зинки.
— А чего, баба она в теле, красивая опять же, не один мужик в Нагорном глядит ей вослед облизываясь…
В сельсовете Анна встретила Виктора хмуро, прикусив нижнюю губу.
— Нашел с кем связываться, — бросила она на него сердитый взгляд. — Кто только у нее не бывал!.. Тьфу! Да и о Екатерине подумал бы… Эх, ты!.. Яблоко от яблони далеко не падает, — видя, что Виктор недоуменно пожал плечами, мол, не понимает намека, кратко пояснила: — Спроси любую старуху и не только в нашем селе, каждая вспомнит, как твой отец Афанасий Фомич был первым среди кобелей! Это вот постарел, так и присмирел… Мать твоя хлебнула с ним вдоволь горя…
— Случайно получилось, Аня, честное слово, я не думал, — словно нашкодивший мальчишка, оправдывался Виктор. — Сам не знаю, как это произошло… Шел вечером мимо, — развел он руками, — позвала…
— Знаю, от отца Серафима шел… Ну, и шел бы себе домой!
— Послушай, ну, ты и шпионка, Аня! — удивился Виктор.
— Не забывай, ты в деревне, тут все как на ладони… Пробежала собака, знают чья, крикнул петух, знают чей, понес мужик уклунок на плече, знают, что понес украденное… У нас такой контроль — шпиону делать нечего!.. И еще, Виктор, — сказала она очень серьезно, — ты партийный, а вокруг батюшки ходишь, о стены церкви трешься, гляди-ка, не накличь беду… Мне все равно, но я за тебя боюсь…
— Отец Серафим орден Славы имеет, он солдат, как и я!..
— А кто на это посмотрит?… Дай только повод, заклюют! — испуганно посмотрела она на дверь. — Плотно прикрыл?… — как-то неестественно хихикнула она. — Видишь, я уже боюсь. — И после небольшой паузы мягко, почти по-матерински посоветовала: — Ты бы к Екатерине все-таки съездил бы… Глядишь, оттаяло бы у девки сердечко, да и ты, — вдруг с металлом в голосе добавила, — перестал бы шляться к этой… шлюхе Зинке-корзинке?…
— И к Кате надо ехать, и деревню надо поискать, где Алексей похоронен, — вздохнул Виктор. — Через пару деньков поеду… Обязательно! Поверь мне, товарищ председатель! — встал он и сделал стойку «Смирно!»
— Вольно, — толкнула Анна его в плечо. — Лейтенант! Прыгну через прясла!..
Вечером Виктор, слоняясь без дела по двору, пошел к отцу Серафиму. Его тянуло к священнику. В Нагорном не осталось ни одного сверстника, тех, с кем взрослел, учился в школе, если не считать Татьяну и Варвару. Но у Варвары теперь Сальман — свет в окне, а у Татьяны — ребенок, сын брата Александра. Всех, рожденных в двадцать пятом году, война забрала из села. Священник опять был искренне рад его приходу. Только на этот раз не поставил вина.
— Кончился мой кагор, — пожаловался он. — Придется где-то искать, а где, не знаю…
— Где увижу — куплю обязательно, — пообещал Виктор. — А теперь вина не надо, я так пришел, побеседовать…
Отец Серафим уже знал о ночном посещении Виктора дома Зинаиды, но из деликатности разговор об этом не начинал. Но не вытерпел сам Виктор.
— Черт меня дернул зайти к ней! — воскликнул он и легко стукнул кулаком по столу.
При слове «черт» батюшка повернулся к иконам, мерцавшим окладами в углу комнаты, и трижды перекрестился.
— Это же надо, все село уже знает?
— Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, чего не узнали бы… Это не мной замечено, Виктор Афанасьевич, это в «Евангелии» от Луки, — тихо сказал отец Серафим и добавил, не гляда на Виктора: — Кто женится на разведенной, тот прелюбодействует…
— То есть? — не понял тот. — После войны столько осталось вдов!.. Что же, жениться на них — грех?
— Да нет, вовсе нет!.. Война — дело другое, — священник пожал плечами и положил руку на нераскрытое Евангелие, лежащее на столе. — Почитать бы тебе Священное Писание, Виктор Афанасьевич, — он раскрыл книгу, нашел необходимую страницу, но не читая, а наизусть стал цитировать слова Иисуса: «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и выйдет, и пажить найдет…» А мы захлопнули эту дверь перед собой, вот и собираем плевела вместо полновесного зерна… Извини, друг, я сказал это от чистых помыслов, желая тебе добра и только добра…
— Спасибо, сказал Виктор и, помолчав, заметил: — А колокол этот никуда не годится… Дребезжит!.. Найду тот, старый…
IX
Почти со всего села детвора обложила берег Серединки. Дети словно воробышки, сидя серыми комочками на траве, чирикали и гадали: найдет ли дядя Виктор утонувший колокол? А Виктор на дощатой, немного протекавшей на дне, лодке переплывал плес туда-сюда, от берега к берегу и длинным шестом ощупывал мягкое, илистое и местами густо заросшее водорослями дно. Работа была нудная и почти безрезультатная, хотя, по словам Митьки и Тихона, Виктор знал ориентировочно то место, где они спрятали колокол. Поздно ночью, улучив момент, когда село дружно храпело и даже собаки лаяли и скулили лишь во сне, ребята погрузили колокол на двуколку и околицей отвезли его к речке. Там на лодке переправили на середину плеса и опустили вниз. Виктор стоял в это время у въезда в Нагорное, готовый предупредить друзей, если вдруг начнется погоня.
Утром в селе поднялся невероятный шум: где колокол? В сельсовете были убеждены, что его выкрали верующие, а те в свою
