Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский
После обеда на берег стали стекаться и любопытные мужики и бабы, которым надоело пороться дома. И взрослые судачили и гадали: найдет Виктор или не найдет колокол.
— Если бы Митька был жив…
— Не-е, если бы Тихон, он был дотошный…
— А Митька проворнее…
— Но это была задумка Тихона, он был парень с головой…
— Жаль ребят, погибли!..
— А ведь совсем еще пацаны!.. Их оторвали от материнских цыцок и сразу под пули фрицев!.. Смотри, в марте забрали, а в июне — в бой! Да какой, на Курской дуге! Сколько там полегло нашего народа — страсть!
Собравшиеся на берегу долго наблюдали, уморились. Стали махать Виктору, советовать, подсказывать.
— Вить, ты попробуй справа потыкать шестом…
— Не-е, лучше слева…
— Не слушай их, ищи, где поглубее…
Ты бы что-нибудь перекусил, с утра на воде!
— Не жрамши и шест не удержишь в руках…
Пришел отец Серафим. Мужики и бабы с почтением расступились перед ним, пропустив к реке. Батюшка широким жестом перекрестил реку, заодно и Виктора на ней, шепча только ему известную молитву.
— Ну, теперя дело пойдет! — ехидно усмехнулся один из мужиков.
— А ты не язви, — серьезным тоном ответил ему другой.
— Он не верит, что Бог помогает, — сказал Сальман, стоявший в толпе нагорновцев.
К бывшему военнопленному прислушивались. Уж он, наверно, лучше других знает, помогает Господь или нет, он много молился, находясь за колючей проволокой под пристальным взглядом мадьяр-охранников. Где они теперь, эти мадьяры? Надышались русской зимы, наглотались пыли бесконечных дорог России и успокоились в общей могиле, которая за лето так заросла бурьяном и беленой, что никаких следов не осталось. А те, кто выжил и добежал без штанов до своей Венгрии, трусливо втянув голову в плечи, с опаской проходит мимо каждого русского солдата: а вдруг узнает, а вдруг остановит, схватив за шиворот, — стой!
А Сальману сама русская земля, хотя он и татарин, помогала выжить. Он исправно воевал, к любимой Варьке Поречиной вернулся, не стал уезжать на Каму. «Наше село очень приманчивое, — не без гордости, опираясь на многочисленные случаи, говорили нагорновцы, — кто хоть раз здесь побывает, возвращается и остается навсегда». «Бабы наши дюже горячие», — объясняли причину этому острые на язык мужики. «Дураки! — давали таким умникам высшую оценку бабы и, словно печатью заверяя эту свою оценку, выдыхали с насмешкой: — Валухи!».
Отдыхая на берегу, Виктор узнал ошеломившую его новость: этой ночью в Нагорном был Оська. Приезжала милиция, чтобы его арестовать, но предателя уже не оказалось дома. Виктору хотелось самому бы схватить негодяя, напомнить ему встречу на передовой.
— Не расстраивайся, Витя, — подсел к нему Сальман, — теперь его поймают, далеко он отсюда не убежит… Только я лично в его сторону и не глянул бы! Много ли радости видеть немецкого прихлебателя!.. Встреться мне такой, я зажмуркой бы… нащупал, где спусковой крючок…
Отдохнув, Виктор вновь взялся за исследование дна речки. И только уже под вечер, когда на воду стали падать длинные тени верб, в ветвях которых, особенно на исходе дня, играли на флейте иволги, его шест натолкнулся на что-то металлическое. Однако оно, это «что-то» было слишком большим для колокола. После долгого обстукивания с разных сторон шестом подводного предмета, Виктор убедился, что он наткнулся на большую лодку. На берегу забегали, загалдели: откуда здесь такая лодка?
Виктор вспомнил, что в 1942 году немцы при наступлении разбомбили единственный мост через Серединку. Вот тогда-то и появилась на речке приблудная большая железная лодка с высокими прямоугольными бортами. Она составляла часть понтона. Другие вспомнили, что детишки пытались даже плавать на ней, но для них она оказалась слишком громоздкой. Изнутри ее торчали лишь вихры наиболее рослых ребятишек. Поэтому кто-то и затопил эту лодку в плесе, на самом широком и глубоком месте Серединки. Дальше по течению был ерик — узкий и мелковатый.
На берегу разгорелся спор, что делать с лодкой дальше? Решили: поднять ее!
— Внутри нее полно ила, попробуй поднять! — усомнился кто-то.
— Проверить надо… Вить, проверь!..
И Виктор стал прощупывать шестом дно лодки. В ней было мягко, вязко, видимо, действительно дно замулило толстым слоем ила. Но вдруг шест натолкнулся на что-то твердое, не в дно, а в какой-то предмет, лежащий на дне. Стороны предмета не были угловатыми, шест скользил по ним. «Наверно, Митьке и Тихону пришла в голову мысль опустить колокол в лодку — так его легче будет найти», — подумал Виктор, и он уверенно крикнул:
— Нашел!
Берег зашумел пуще прежнего, даже отец Серафим зачем-то задрал свой черный хитон, словно готовый прыгнуть в воду. Подростки сбегали в село, притащили длинную ржавую цепь. Оставалось зацепить лодку. Кто-то вспомнил, что на самом носу ее торчал пригнутый книзу крючок. На него необходимо было накинуть кольцо троса. Причалив к берегу, Виктор взял конец тяжелой цепи. Сальман шагнул в лодку, стал помогать ему. Отплыли на середину плеса.
— Она под нами, — глядя на воду, сказал Виктор. — Как раз здесь… Я сейчас разденусь, нырну с концом цепи, а ты держись на одном месте… Подгребай веслом…
— А может, я нырну, — предложил Сальман, — у тебя, я слыхал, еще легкое не совсем зажило… Вода уже холодноватая, простудишься…
— Да ерунда, — возразил Виктор. — К тому же я быстро… Ты ведь не знаешь, где крючок…
— Нащупаю…
— Вот и простудишься, пока будешь искать. …А я точно знаю… Нос лодки здесь, — ткнул шестом он в воду, — вот здесь я и сигану.
Виктор быстро разделся, остался только в трусах. Взял конец цепи в руки и опустился с ним в воду.
— Верно, ледяная! — сплюнул он набежавшую в рот и нос воду и скрылся с головой.
Людям на берегу и Сальману в лодке казалось, что прошло много времени, хотя часы на руке Сальмана показывали всего-то две минуты с небольшим. Виктор вынырнул, залез в лодку и с
