Улица Космонавтов - Роман Валерьевич Михайлов
У Кало было свое чувство юмора, свой смех. Он мог сидеть часами и грустно созерцать хохочущего Душмана, не поддерживая его радости. Но стоило только по телевизору пройти какой-нибудь загадочной фразе типа «мать природа еще долго залечивала свои раны», Кало валился со смеху на пол, да так, что мы сами пугались. Но когда заползал Эдуардус, даже Кало улыбался. Он косо поглядывал в сторону двери, качая головой. А однажды он сказал:
— Это более… это высшее.
Был один цыган, который вел себя в целом адекватно, общался, рассуждал, но в один момент запускал обе руки в штаны, начинал там дергать и чесать свои скрытые вещи. Он делал это, не обращая внимания на собеседников, иногда присутствующих девушек. Бывало, он видел смущение (тех, кто его не знал, естественно), и от этого начинал хохотать. Просто две руки в штанах и хохот.
Мы принялись ходить в гости в цыганское поселение, говорить по душам, кушать макароны, слушать музыку. Они накладывали хорошие макароны такие, слипшиеся, тарелку с горкой… ешьте, ешьте! Я как-то сидел и давился. Нельзя было не докушать, пришлось бы объяснять, а объяснять трудно было. Всю тарелку этих слипшихся макарон съел. Там играла музыка легкой жизни, пелись песни о вечном и живом.
В этой жизни я дорос до 15 годов и понял, что в школе меня вообще ничего кроме математики не интересует, стал учиться в целом не очень хорошо. Еще я стал играть в шахматы, и достаточно быстро стал кандидатом в мастера. И еще понял, что религия, мистицизм, математика и шахматы — это вообще все, что меня интересует в жизни. В школе я с трудом и внутренней скукой досиживал уроки и бежал к своим друзьям, слушать о странном и волшебном.
Душман сказал, что мне нужно заняться телом, а то я совсем дохлый. Он начал меня тренировать в подвале. Он тренировал еще нескольких пацанов, гирями и штангами, объяснял, как что поднимать, как бить по груше.
Душман начинал обучение над теми, кто к нему приходил, с определенной эстетики. Это касалось одежды, походки, даже музыкальных вкусов. Он так чутко и эмоционально объяснял, какая фигура красива, а какая нет, что это гладко входило в восприятие и никакого сопротивления не встречало. Например. Надо носить широкую одежду, в которой удобно двигаться, чтобы в случае драки она не стесняла движений. Нельзя носить шорты — в этом он и цыгане были достаточно категоричны, ибо для мужчины показывать ноги окружающим — позор. Купаться можно в таких боксерских штанах по колено, но ни в коем случае не в плавках. Но главное! Он объяснял, что сила заключается в тех умениях и пониманиях, которых ни у кого вокруг больше нет. Он обсмеивал понятия «гармоничное развитие», «идеальная фигура», объяснял, что если у человека идеальная фигура, как у качков в телевизоре, с ним можно справиться за несколько секунд, уничтожив нестандартным ударом, который порвет связки. А если у тебя всесторонне развитие, это означает, что у тебя мозг во все стороны распухает, и ты перестаешь понимать даже простейшее. Дело даже не в том, насколько адекватно было его восприятие, а в том, как он это подавал.
Он учил странным вещам, но я следовал наставлениям. Я смотрел часами неподвижно на какие-то штуки, до них не дотрагиваясь, катал по себе тяжелые кубы, набитые свинцом, колотил по груше. Вот некоторые из его наставлений:
— Не брать в руки гантели. Гантели сделаны для недоразвитых, для тех, у кого фигура вытянутая. К такому можно подойти и сбоку под ребро — гантели ему не помогут.
— Надо сделать большой тяжелый куб и катать по себе. Так разовьется тайная сила.
— Иногда ходить по дому совершенно голым, при включенном во всех комнатах свете.
— Записать в плеер женский вопль, ходить и слушать.
— Принести кусок рельсы и выжимать его от груди.
Это казалось смешным, но это работало. Все, что он говорил, говорил не просто так, доставал откуда-то из глубины. А однажды он сказал:
— Ну вот, а теперь тебе надо определиться в жизни. Займись картами. Понимаешь, интересоваться можно много чем, а серьезно заниматься лишь одним. И твои пальцы — они особенные, они очень гибкие, твои успехи в математике, да и людей ты чувствуешь хорошо. Ты будешь большим игроком, самым лучшим.
Душману нужно было на что-то жить. Ему полагалась пенсия по инвалидности. Для определения степени пенсии его пригласили в большой город. Типа чтобы установить, насколько он безумен. Люди в белых халатах наклонились к нему плотно, прям к лицу, да так, что не дыхнуть уже — дыханием волоски на их лице побеспокоишь.
— Скажи, мальчик, чем отличается речка от озера.
Душман был уже далеко не мальчик, шел ему 21-й год. Он подумал и сказал, что озеро замкнутое, а река длинная, впадающая в море. Они сказали:
— Нет, нет, если на воду вот так смотреть…
И врач поднес ладонь к своему лицу. Душман не знал ответа. Правильный ответ был странным: в реке вода течет, а в озере нет. Его спросили, какие мультики он смотрит, и так далее… дали пенсию, ибо посчитали полным идиотом.
Эдуардус также начал меня обучать, но уже другому: пантомиме и танцу. В 80-е он танцевал брейк-данс на улице, умел хорошо и оригинально двигаться. «Карлик, нюхающий цветы», «Генерал, возвращающийся с войны» — все это помню хорошо, детально. Мы танцевали в электричках, на вокзалах. Эдуардус иногда надевал длинный белый плащ. Он брил половину головы налысо, а другую половину не трогал. Зимой он носил шапку летчика. Иногда мы с Душманом и Эдуардусом усаживались где-нибудь в лесу и начинали пляски. Душман смотрел и по-своему, по-звериному хохотал, а мы с Эдуардусом по заказу выдавали пантомимы. «Ну, теперь, покажите Циклопа, как он идет и громит город, пусть он так пищит еще смешно и-и-и-и». Конечно же, у Эдуардуса куда лучше получалось — сказывался многолетний опыт и абсолютно отлетевшее восприятие. Когда он получал задание на пантомиму, он неподвижно смотрел в воздух где-то минуту, затем воплощался и выдавал такое! Казалось, что у него даже нос вылезает круче, чем обычно, что он реально становится
