Восставшая из пепла - Николай Ильинский

— Надо работать дальше, а просто огулом обвинить человека не годится, совесть не позволяет, — заявил он в заключительном слове.

А Прилепов выразил свое отношение к делу еще короче:

— Жигалкин и Круподеров перегнули палку…

Остальные члены бюро находились на грани совести и страха перед представителем НКГБ. Победил страх.

Однако Круподеров, видя решимость Морозова, сделал шаг назад, не арестовал Виктора, как планировал, чтобы победно рапортовать вышестоящему начальству о завершении расследования, и тоже занял выжидательную позицию, как паук, уверенный в том, что в его сплетенную липкую паутину намеченная жертва попадет все равно.

Отдавая партийный билет Морозову, Виктор с ноткой вины в голосе заметил:

— Извините, Юрий Федорович, испорчен уголок билета… это от ранения…

Морозов внимательно осмотрел билет, изменился в лице, но ничего не сказал, и только после того, как Званцов вышел, обратился к Круподерову:

— Гарий Вацлавович, вы можете показать мне свой партбилет?

— Вам? Вам могу, Юрий Федорович, только не знаю зачем… Но все равно, — он вынул из кармана билет, развернул его. — Вот… взносы плачу аккуратно, билет чистенький, я берегу его как зеницу ока, как и положено настоящему коммунисту, — протянул его Морозову.

— Нет, нет, — мне его не надо давать, — я и так вижу, вижу… Чистенький, не замаранный! — Затем он развернул билет Званцова, уголок которого был в засохшей крови. — Вот какой билет мы отобрали у человека!.. Видите, он в крови, он был в бою, он ранен, этот партбилет, ему место не в архиве, а в музее боевой славы…

— Я вас не понимаю, товарищ первый секретарь! — покраснел Круподеров. — К чему все это?

— Все вы понимаете, майор, все… Находясь в окопе, билет чистым не может быть при всем желании его владельца…

Все члены бюро еще ниже опустили головы и молчали: неловко им было, и совесть грызла, кроме Жигалкина, который ерзал на стуле.

Морально униженный и физически сильно уставший Виктор вернулся домой, когда за окном уже стало темнеть.

— Садись вечерять, — предложила мать.

— Нет, — отказался он. — Нынче меня накормили — во! — ребром ладони коснулся сын горла, но видя, что мать недоумевает, что это значит, добавил: — Уважили ветерана войны.

XIII

Во второй половине следующего дня нагорновцы видели, как Виктор, орудуя топором и молотком, отбивал доски, закрывавшие окна хаты Грихановых. Во дворе суетились Аграфена Макаровна и Екатерина, внося на крыльцо кое-какой скарб, привезенный на попутном автомобиле, остановленном на дороге и оплаченном Виктором. Некоторые односельчане думали, что сам Егор Иванович вернулся домой по какой-нибудь амнистии: полицай-то он полицай, но ведь никому плохого он не сделал. Что стал единоличником до войны в сознании людей само по себе давно стерлось. Вернулись с войны единоличники, некоторые даже с медалями, а Стефан Нянин остался на полях сражений, родным его принесли похоронку, где ясно было сказано, что он пал смертью храбрых. А за снисхождения Гриханову многие в Нагорном подписались, ибо пошел он в полицаи по глупости, а не по убеждению. Вспомнили мужики, что и они ведь обидели его, выгнав из колхоза за синяк под глазом Федула: пусть был бы тот милосердным к лошади и не случилось бы драки. Но сколько ни мозолили глаза нагорновцы, однако Егор Иванович в своем дворе не появился: попасть за решетку легко, освободиться от нее очень трудно! Зато во дворе по-хозяйски распоряжался Виктор Званцов. Стало быть, решили односельчане, скоро быть свадьбе и гадали лишь об одном: кого пригласят на свадьбу. Раньше могло приходить все село, теперь же по скудности сусек и погребов много не пригласишь.

И в самом деле, тем же вечером Виктор объявил родителям, что женится на Екатерине Егоровне Грихановой.

— Оно, конечно, Катька девка ладная, — рассуждал Афанасий Фомич, — однако, как поглядят на это соседи?

— А что соседи! — возразил уязвленный Виктор. — Подумаешь!.. Я женюсь, мне с нею жить, а им какое дело!

— А такое, сынок, что она… дочь все-таки, — мялся отец.

— Она что — полицаем была? — наступал Виктор на отца. — Не на вас же теперь шишки летят за то, что якобы я расстрелял летчика за Антоху, будь он трижды проклят! На меня тычут пальцем, батя, на меня…

Анисья Никоновна долго крестилась и молчала, а потом сказала:

— Пускай женится, только как мы свадьбу справлять станем? Раньше-то кабана к этому дню выкармливали, кур, гусей… А нынче что мы на стол поставим? От людей сраму не оберешься…

— Какой срам, мама, о чем ты балакаешь! — усмехнулся Виктор. — Будто у людей нынче «златые горы и реки полные вина»… Все — голь перекатная! Огурцов на стол поставим, пусть ими и хрустят… Главное, самогонкой запастись.

— Сами брагу заведем, — пообещал Афанасий Фомич, — и соседей попросим… Может, милиция так цепляться не станет… Свадьба все-таки!.. Зелья хватит! — махнул он рукой.

На том и порешили.

В тот же день Виктор по настойчивой просьбе отца неохотно рассказал, как его исключали из партии. Ему неприятен был весь этот разговор. Редкий человек, меланхолического характера, любит вспоминать, как его когда-то и кто-то обидел. Ну, на то он и меланхолик, у него и глаза на мокром месте устроены: — чуть что — сразу слезу лить. Виктору, сангвинику, хотелось поскорее забывать о неприятном. Ночью он вдруг вскочил с постели и стал ходить из угла в угол по хате.

— Ты чего это, Витя? — встревожилась Анисья Никоновна, которая чутко спала и сразу услышала шаги по горнице.

— А вот что, мама, — подошел он и присел на край кровати. — Утром иду к отцу Серафиму договариваться о венчании… Все должно быть как у людей… Венчание — это серьезное дело, необходимое, мне отец Серафим рассказывал… Тем более, что я теперь беспартийный, оглядываться ни на кого не надо — могу идти под венец! Справим нашу свадьбу с Катей по-русски… Все! — и он пошел к своей постели, залез под одеяло и заснул.

Анисья Никоновна шептала молитву за молитвой, в душе она была очень рада за сына.

— Господи, помоги ему, — перекрестилась она, засыпая.

Не откладывая дело в долгий ящик, на следующий день поближе к вечеру Виктор постучался в дверь к отцу Серафиму. Священник уже собирался отдыхать, службы в это вечер в церкви не было. Батюшка встретил постучавшегося с некоторым удивлением: вид у Виктора был несколько необычным, глаза блестели, в