Обагренная кровью - Николай Ильинский
Во дворе школы Виктор увидел Катю. Как всегда, она стояла в стороне от подруг по классу, словно в чем-то всегда виноватая, хотя лично не чувствовала за собой никакой вины. Дочь единоличника — вот и вся ее беда. То ли от волнения, то ли еще от чего-то Катя вдруг размяла в руке свежий цветок красной гвоздики. Зимними днями, когда выпадало свободное от учебы время, девушка вместе с отцом Егором Денисовичем и матерью Аграфеной Макаровной ходили на замерзшее болото, называемое Журавликовым, резали и вязали в снопы сухую, но в то же время и мягкую, эластичную кугу и везли ее на санках в Нагорное. Летом кугу отмачивали и плели из нее легкие, но довольно вместимые кошелки, которые продавали по воскресеньям на базаре. Поскольку других сумок или саквояжей в местных магазинах не хватало, да и цена их «кусалась», в иной базарный день кошелки быстро расходились за весьма приемлемую для покупателей цену. Поэтому какие-никакие, но свои деньги в семье Грихановых имелись. На них да на урожай с двадцати пяти соток, которыми располагали семьи единоличников, семья Егора Денисовича и существовала. И все бы ничего, да в Нагорном, как и в других селах, в которых были созданы колхозы, члены таких семей были чужаками, колхозники смотрели на них косо, с предубеждением. Такое негативное отношение распространялось и на детей единоличников, которые вместе с детьми колхозников учились в местной школе.
На Екатерине было зеленое с мелкими красными цветочками по полю платьице и розовый с радужными узорчиками платочек, сдвинутый на шею, из-под которого на грудь девушки спадала тугая роскошная коса с вплетенной в нее тоже розовой шелковой лентой, купленной Катей на базаре после удачной распродажи кошелок. Приблизившись к девушке, Виктор улыбнулся и задал возникший случайно, по ассоциации вопрос:
— Чего стоишь, но не качаешься, тонкая рябина?
— А так, — улыбнулась Катя, и по ее лицу побежала светло-алая метелица, а на глаза опустились длинные густые ресницы. — Почему ты так назвал меня? У нас рябины не растут… Вот!
— А я их видел, когда мы с батей к Ивану на Черное море ездили… Деревца зеленые-зеленые и на них много-много красных гроздей! Как ожерелье!.. Представляешь, на зеленом фоне алый жар, ну, как у тебя на платье…
В конце минувшей зимы Виктор впервые, как ему показалось, увидел эти удивительные Катины глаза: большие, темные, бездонные, таившие в себе необычайную притягательную силу и какую-то неизъяснимую грусть. Буквально ошеломленный, смотрел он на лицо девушки, но лица ее не видел. Сначала никак не мог понять, в чем дело, потом до него дошло — мешали именно глаза! Глаза застилали тонкие, правильные черты ее красивого лица — ровный носик, припухшие губы, белые ровные зубки в обворожительной улыбке, ее едва наметившуюся грудь, тонкую талию, которую он, как ему казалось, мог бы обхватить пальцами рук. Виктора магнитом притягивал ее обворожительный взгляд. Как это он раньше жил, учился в школе и не замечал этой необыкновенной красоты? Может быть, в младших классах он и дергал ее за косичку, бегая по школьному двору во время перемен… такое вполне было возможным. Тем более именно за большие глаза Екатерину с детства дразнили лупоглазой совой, из-за чего она сильно обижалась и даже дралась с мальчишками, до крови царапала их. Но потом она привыкла и даже оборачивалась на кличку Сова!
В Нагорном, как и во всех соседних селах, даже взрослые откликались не на имена или фамилии, а именно на прозвища. Вот отцу Виктора Афанасию Фомичу досталась от предков фамилия Званцов, а в Нагорном к нему привязалась кличка Рыба. И вот почему. Еще до революции и даже несколько лет после нее в крещенские дни в моде были кулачные бои на льду. Афанасий Фомич являлся постоянным участником таких боев, больше всех кричал, страшнее всех размахивал кулаками в шерстяных варежках, много суетился, однако ни разу никого не ударил, и потому его никто не боялся, а только говорили с насмешкой: бьется как рыба об лед, но все без толку. Так он и стал Рыбой. Рыбами в детстве дразнили и его сыновей, а когда они подросли, то получили свои индивидуальные клички. Виктору тоже иногда вдруг кричали: «Эй, Рыба!» И он не обижался за это, воспринимал как должное.
— Завтра мы всей школой на степь двинемся. — Виктор коснулся пальцами девичьего плеча, отчего Катя вздрогнула, но не отстранилась.
— Зачем? — Она глянула на него.
— С черепашками воевать… Напала на нашу землю рать превеликая, — пошутил Виктор, а потом серьезно спросил: — Ты поедешь с нами?
— Если вся школа… как же мне отставать, надо и мне, — неуверенно ответила девушка. — Только вот что дома скажут…
— Скажи отцу, что так, мол, положено! Школа не колхоз, все учащиеся должны подчиняться ее правилам… Это может влиять потом и на отметки!.. Так отцу и введи в уши — должен понять!.. Вечером встретимся? — вдруг неожиданно для самого себя спросил Виктор.
— Не знаю, — кокетливо ответила Катя, и глаза ее озорно сверкнули, отчего Виктору было яснее ясного, что она обязательно придет на свидание. — Пахнет? — Катя протянула Виктору ладонь, на которой лежала смятая гвоздика.
— Еще как! — потянул носом аромат цветка Виктор. — Чудо!
Перемена кончилась, дребезжащий звонок позвал в классы, и учащиеся не спеша, с неохотой покидали двор. К Виктору приблизился Оська Огрызков, или, по-уличному, Огрызок. От этого слова и получил он в наследство не весьма благозвучную фамилию. Давным-давно его прапрадед приблудился к Нагорному и решил остаться здесь навсегда. Понравились ему здешние места. Но где, в каком месте пристроиться — не знал, вернее, вся земля уже была в руках местных крестьян. Он долго искал пристанища и, наконец, нашел кусок ничейной и никому не нужной территории на спуске к лугу от села. Жители Нагорного шутили, что приблудный отгрыз все-таки себе частицу их земли. Они приняли его в свое общество, и он, трудолюбивый мастер на все руки, стал строиться на этом огрызке. Сначала и кликали его: «Огрызок!» И прапрадед, покладистый по характеру, не обижался, свыкся, и спустя много времени неприятная кличка превратилась в фамилию — Огрызков. Фамилия как фамилия, вполне подходящая! Такое возникновение фамилий с древних времен было распространено среди восточных славян, особенно среди белорусов,
