Луша - Карина Кокрэлл-Ферре
…Мыслей не было, тела он тоже не чувствовал. Вдруг вода потеплела. Кристофер посмотрел вниз и понял, что глубина — это тепло и очень красивый свет, и больше не было страха, и захотелось в эти тепло и свет. И тут в зеленоватой толще увидел ободряющую улыбку отца, как тогда, когда он учил его на пляже, в Торки, играть в крикет.
Внезапно рядом с рукой оказался хвост какого-то морского зверя, за который Кристофер инстинктивно ухватился изо всех сил, его мощно потянуло вверх… Последнее, что он видел в зеленой толще: лицо отца, очень белое, но улыбающееся и молодое, какое он помнил подростком.
* * *
— Тебя как зовут, товарищ?
В окно госпиталя, где лечили спасенных с «Индигирки», светила огромная оранжевая японская луна. На койку Кристофера подсел скелетообразный высокий доходяга, совершенно беззубый. Луна отражалась в его глазах лихорадочным блеском.
— Я тут всех опрашиваю, имена запоминаю. Ведь когда на Родину вернемся, будут, поди, судить за незаконное пересечение границы, пребывание в буржуазной Японии. Срок добавят. А я не лыком шит, у меня вот он: список, — пеллагрик лукаво улыбнулся цинготными деснами, — список свидетелей, что я советскому правительству верен, что бежать, оставаться в буржуазной стране и в мыслях не держал, а сознательно вернулся на родную советскую Родину для отбывания дальнейшего срока. Может, еще и срок за это нам скостят, а? Как думаешь? Будешь свидетелем? Зовут тебя как, а, товарищ?
Человека звали Олегом Олеговичем Кореневым. Во время гражданской войны в Испании он служил в танковой роте под началом героического майора Грейзе, впоследствии, по возвращении на Родину, арестованного по обвинению в шпионаже. С майором Грейзе Коренев сдружился после боя под Сесеной, где грамотные действия Олега Олеговича, командира экипажа Т-26, спасли Грейзе, ведущего бой в горящем танке. Видимо, из-за этой дружбы Коренев тоже оказался в списке на арест, привезен на Лубянку, а оттуда после двух месяцев допросов был отправлен в Севвостлаг многонедельным тяжелым этапом. Майору Грейзе, впрочем, повезло: его, Героя Советского Союза, ко времени крушения «Индигирки» освободили так же непредсказуемо, как и арестовали, а вот о Кореневе, видимо, забыли, но надежды он не терял.
— Ты тут ничему не верь, слышь? — горячечно сверкая глазами, шамкал беззубый. — Колбасы, поросята в витринах, булки — это буржуазная пропаганда. Это они специально со всей Японии навезли и развесили там, где наш автобус поедет. Чтобы нам показать. Смотрите, мол, на преимущество буржуазного строя. Не то что ваши пайки. А народ тут крыс всех поел, угнетаемый своей буржуазией, но этого нам, конечно, не покажут. Эх, на Родину бы скорей! На нашу советскую Родину! Так и скажешь, мужик, если спросят: товарищ Коренев мечтал вернуться на советскую Родину. Понял? Так как зовут-то тебя, а?
Коренев вернется на родину и продолжит отбывать срок уже в Дальлаге, где получит привилегированную должность хлебореза. Правда, произойдет один инцидент, когда бывший танкист вызовет недовольство влиятельного уголовника во время одной из раздач хлебных паек. Олег Олегович что-то возразит, за что уголовники, усевшись на него, распластанного по полу барака, отрежут ему язык. Кровищи будет много, но заражения не случится, и все кончится хорошо: Коренев все переживет, освободится в 1953-м и вернется домой, а Кристофер Уэскер в ту лунную японскую ночь сползет со своей койки, как будто бы в уборную, и из больницы сбежит.
* * *
…Февраль — самое прекрасное время в монастырском саду Ка Бокияку, саду Прекрасного Забвения. В феврале ветви цветущей сливы умэ иногда покрывает снег. Цветение просвечивает сквозь снег, делая его розовым, а белизна снега придает розовому сиянию спокойное достоинство седины. «Хранитель сакуры», старый Макото Исуро однажды нашел в саду измученного человека.
Макото понял, что хромой доходяга европеец был с утонувшего русского парохода, который спас капитан «Карафуто Мару», о чем писали газеты. Всех уцелевших в кораблекрушении увезли на корабле обратно в Россию, а этот, видимо, сбежал.
Сам Макото газет не читал, но ему рассказывал новости всезнайка Акито, сын лавочника, который приносил в сад Ка Бокияку продукты.
Так случилось, что Макото как раз позарез нужен был второй садовник, потому что прежний (а он многому его научил!) женился, уехал на побережье, откуда родом была его жена, и стал торговцем морскими ежами.
Русский молил его не выдавать. Людям не нужны языки, чтобы понимать такие просьбы. Макото так никогда и не узнает, как оказался истощенный беглец в его саду, да и не все ли равно? Он оставил его у себя в хижине на Зеленом озере, откормил и вскоре понял — не случайно попал к нему хромой русский. Он чувствует растения, знает их, имеет с ними связь. Настоящий «нива-ши». Макото в этом было не обмануть. Он так и прозвал его — Рамэ Нива-ши, Хромой Садовник. И стал учить нихон тэйен[126].
Уж этот доходяга никуда бы от него не ушел, потому что языку так и не научился. Это хорошо. Макото терпеть не мог болтунов. В саду надо молчать. Не осквернять великую гармонию обезьяньими звуками.
Много раз с тех пор зацветала и опадала вишня. Макото привязался к Рамэ за много лет и научил всему, что знал сам о великом искусстве нихон тэйен. А то, как точно Рамэ рисовал растения тушью, заставляло Макото подозревать, что тут никак не могло обойтись без японской крови: ведь эти европейцы никогда не знают всех своих предков. И все-таки Рамэ тоже его покинул. Кашлял кровью и умер раньше его, старого Макото, на пятидесятом году Сёва, как раз в сезон цветения умэ. Самое лучшее время умереть, думал Макото. Он тоже хотел бы уйти в Чистый мир в феврале, когда этот грешный мир всего прекрасней.
Макото сам похоронил Рамэ Нива-ши в саду. Документов у Рамэ все равно не было, а лишние вопросы властей Макото были ни к чему. Да и какой он веры, было неизвестно. Макото знал, ни Акито, ни Басё, его сын, не болтуны. Хотели бы донести на Рамэ, давно бы донесли.
Место для могилы Макото выбрал тщательно, чтобы ками — душа умершего — была довольна. Во-первых, оттуда открывался лучший вид на озеро в обрамлении розового огня в сезон цветения сливы умэ, во-вторых, солнечные лучи падали на это место правильно во время восхода. Сейчас уже мало кто из молодых понимает, как это важно.
От Рамэ в хижине Макото осталось двести очень
