Человек, который любил детей - Кристина Стед

– Я его коплю!

– Для меня, да, Эрминеус?

– Я его коплю!

– Ничего постыдного в этом нет. – Сэм снова заулыбался сам себе.

– Я коплю его!

Внезапно устав от борьбы, Сэм захотел размять ноги и пошел по газону к дому.

– Папуся, он снова тащит его в комнату, – изумленным шепотом доложил Малыш Сэм отцу, когда тот поднялся на крыльцо.

– Еще бы! Иначе и быть не может! – кивнул Сэм. – Эрми упрямец! Тут уж не поспоришь! И ведь он старается ради меня, да?

– Да, – с готовностью подтвердили все.

Сэм был доволен. Он живо развернул двойняшек и повел их строем, отдавая команды:

– На рынок, на рынок, за жирной свиньей, ать-два! И снова домой, снова домой, ать-два!

Луи начала накрывать стол к обеду. С блюдом в руке она остановилась и, глупо улыбаясь, спросила:

– Папа, можно я приглашу мисс Эйден к нам на обед в ближайшее время?

– Мисс Эйден! – одобрительно вскричал Сэм. – Красивая леди почтит нас своим присутствием. Скажем, в следующий вторник, в мой день рождения? Пригласи старушку Эйден к нам на ужин в следующий вторник. – Луи покраснела, чуть не осев на пол от радости. Дети немного поглумились над ней, но им самим не терпелось увидеть знаменитую красавицу, любимую учительницу их старшей сестры. Хенни, находившаяся в кухне, недовольно заворчала, но легко сдалась.

– Только разносолов пусть не ждет, – лишь предупредила она. – Я не намерена готовить что-то особенное для высокомерной училки.

– Мама, мисс Эйден вовсе не высокомерная. Она замечательная женщина – добрая, чуткая, приятная, восхитительная.

– Не сомневаюсь, – отозвалась Хенни. – И раз она такая чуткая, кое-что поймет, когда придет сюда.

Луи была уверена, что Хенни постарается приготовить вкусный ужин для мисс Эйден, тем более что это будет еще и день рождения Сэма, но Эрни переживал, суетился как мажордом: пять раз в воскресенье и дважды в день в понедельник и вторник подбегал к матери и спрашивал:

– Мама, а чем мы будем угощать мисс Эйден? Мама, у нас будет жареное мясо? Мама, а что у нас будет на десерт? Мама, а для мисс Эйден найдется чистая салфетка? Мама, а ты поставишь на стол мой львиный зев или желтофиоль Сола? Мама, клеенка у каждого порога истерлась, даже узор не различить.

Каждый раз, убедившись в правоте сына, Хенни брюзжала:

– Вот пусть и посмотрит! Принцесса она, что ли, эта замечательная женщина? Мне-то что с того? Не сводите меня с ума! А то в ванной запрусь! Хватит мне докучать! Мне плевать, даже если мы будем есть с пола! – Луи не замечала (позвонив мисс Эйден в Балтимор и заручившись ее согласием, она от счастья ходила как во сне), но Хенни не делала особых приготовлений даже ко дню рождения Сэма. – Пусть дети его развлекают, – сказала она падчерице, и та эту зловещую реплику пропустила мимо ушей, как и все остальные слова мачехи по поводу грядущего торжества. Хенни втайне была убеждена, что мисс Эйден, должно быть, не плохой человек, «раз она проявила интерес к такой замухрышке из трущоб, как Луиза», и она решила для себя: пусть мисс Эйден посмотрит, как на самом деле живет ее ученица, как живут «благородные» Поллиты и она – «многодетная мать».

День рождения Сэма начался с восхитительного утра, все домочадцы встали рано. Всюду лежала роса. Кедровые свиристели лакомились тутовником: на рифленую железную крышу нового сарая, словно град, во множестве сыпались ягоды, которые эти расточительные существа срывали, но не поедали. Все вокруг окутывала туманная дымка, муравейники покрывали капли росы, а целеустремленные яркие осы неутомимо трудились – с жужжанием соскребали со старой деревянной скамьи древесные волокна и взмывали ввысь, перенося размоченные в слюне комочки к месту строительства гнезд. Воздух был как парное молоко, так что даже птицы умокли. Слышались лишь трели забавных кедровых свиристелей, обчищающих деревья от ягод, и издалека доносилось карканье черных «дьяволов небес». Небо было серым от скопившейся в нем влаги. На солнце можно было смотреть не щурясь. Оно напоминало миску с водой, распустившийся цветок водосбора с заостренными лепестками, словно выгравированный на стальном небосводе. Хенни хлопотала с раннего утра, заваривая чай, чтобы дать детям возможность «попрыгать вокруг отца». Она призналась, что нервничает, как кошка. Луи взглянула на шелковистые унылые светло-коричневые и желтовато-серые блики на поверхности реки и подумала, что эти оттенки подобны цвету не согретой солнцем женской груди. Неподвижный воздух отяжелел от плодоносной сырости, так что казалось, из земли вот-вот повылезают ростки бобов. Гнетущая атмосфера – тягостная, тоскливая – была сродни грузной новобрачной на сносях. Луи с трудом передвигала будто налитые свинцом ноги, не смогла взбодриться даже тогда, когда мачеха резко окликнула ее, но в кухню она пришла вовремя, и Хенни была добра к ней, спросила, приготовили ли дети отцу подарки, есть ли у нее самой подарок для него, а потом стыдливо дала Луи маленький сверток из папиросной бумаги, который предназначался для Сэма. В нем лежала пара вязаных носков (какие он предпочитал носить; их и чинить было легче, когда они протирались на пятках и в зоне пальцев).

– А твой подарок? – шепотом спросила Хенни.

– Я написала пьесу, – ответила Луиза.

Хенни с любопытством посмотрела на падчерицу, удивляясь, что та не приготовила что-нибудь подороже, но в конце концов сказала:

– Что ж, думаю, твоему отцу должно понравиться. – И послала Луи с чаем на верхний этаж, где уже разворачивалось празднество.

– Это подарок для Сэмбо Великого? – уточнил Сэм, беря с подноса сверток из папиросной бумаги.

– От мамы, – подтвердила Луи.

В комичном прищуре глядя на детей, Сэм раскрыл сверток, повертел в руках носки, оценивая мастерство вязки.

– Что ж, мальчики-девочки, – произнес он, – носки – это хорошо, но носки есть носки, а мне больше по душе петли, грузди [гвозди] и круглые салфетки Леди-Малютки, даже с кривыми стежками, а также вельботы и буги – дзинь-дем [днем] я отправлюсь на них ловить остриц и китов, – и помазок, что подарил мне Чарльз-Франклин… – Сэм обратил взгляд на Луи.

– А Луи сочинила пьесу, – доложил Эрни, пританцовывая от волнения. Луи робко переминалась с ноги на ногу. – Это трагедия, состоит всего из одной сцены.

– Я и не сомневаюсь, что это трагедия, – заметил Сэм. – Один раз посмотрим и будем смотреть часто. Однако где она?

– В моей комнате, – нехотя ответила Луи, – но эти склочники… – она махнула рукой в сторону Эрни и Эви, и те в кои-то веки прекратили вздорить и, преисполнившись важности, смиренно переглянулись, – эти склочники знают пьесу; они ее