Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

– Таких церковных книг даже сам папа римский не читал, – сказал Фернандо.

В хорошую погоду, если было не слишком холодно, Фернандо и Сельма часами читали на заднем дворе. Часто ей становилось скучно, и она начинала задавать брату вопросы. Так, однажды вечером она спросила его:

– Что значит: я сделала что-то нечистое?

Фернандо прервал чтение и застыл не дыша. Он молчал так долго, что Сельма спросила:

– Ты еще здесь?

К Рождеству зрение все еще не вернулось к Сельме. Теперь Роза испытывала отчаяние, только когда дочь натыкалась на косяк или проливала суп на одежду. Фернандо, не зная покоя, объезжал книжные лавки; нередко он покупал книги, которые ему было слишком сложно читать, а Сельме – слушать. Правду сказать, ей надоело сидеть сложа руки. Больше всего, если не считать цвета предметов, ей не хватало вышивки. Однажды она попыталась снова взяться за пяльцы, но, продев нить в иглу и закрепив ткань на деревянном круге, даже не смогла определить границы рамки.

– Ничего не поделаешь, – сказала она, отдавая шитье Фернандо.

Ночью, лежа в своей постели, Сельма плакала в подушку: из всех занятий, которые ей нравились в этом мире, ни одному нельзя было предаваться без помощи глаз.

Однажды в январскую субботу – о том, что это суббота, ей сказал Нандо, собираясь в деревню за артишоками, – пришел Донато. Дни стояли холодные, но, если накинуть на плечи большую шерстяную шаль, еще можно было провести несколько часов на заднем дворе, греясь в лучах утреннего солнца. Сельма сразу поняла, что брат не один.

– Это Селеста, она пришла познакомиться с тобой.

Сельма теперь редко принимала гостей. Рина, Анджолина и другие девушки больше не спрашивали о ней у матери, а Нена, когда приходила, не знала, что сказать, и старалась поскорее уйти. Поэтому в то утро от одного только молчаливого присутствия человека, который не был ее матерью, братом или врачом, у Сельмы сжалось сердце. Сначала она подумала, как, должно быть, выглядит теперь, когда перестала выходить в люди, – косы распущены, шаль лежит как попало. И сразу затем – как выглядит Селеста: по шелесту, сопровождавшему движения гостьи, Сельма поняла, что на той юбка до щиколоток; по теплу ее тела – что та хорошо укуталась, прикрыв руки, горло и шею, как и подобает в холодный день. От незнакомки пахло сеном – значит, она приехала на телеге, – но, когда девушка приблизилась, других запахов Сельма не ощутила.

– Рада познакомиться с вами, Сельма. Меня зовут Селеста. Я из той же семинарии, что и ваш брат. Донато так много рассказывал мне о вас.

Сельма слушала Селесту, пытаясь представить тело, в котором обитает этот высокий голос, возникший перед ее закрытыми глазами. Девушка была всего на пару лет старше ее; позже Селеста сказала, что в апреле ей исполнится восемнадцать и только тогда она принесет вечные обеты[5]. Сельма считала, что странный в их семье Фернандо, постоянно ищущий для нее книги, но и Донато не отставал: он привел ей монашку.

– Вообще-то я послушница, – поправила ее Селеста с улыбкой, которую Сельма могла только слышать.

Не то чтобы она придиралась к мелочам – Селеста объяснила, что мать настоятельница и отец Саверио разрешили ей покинуть монастырь именно потому, что она была послушницей. Короче говоря, если сестре будет угодно, заявил Донато, Селеста будет приходить к ней по вторникам и субботам.

– А зачем? – спросила Сельма.

Донато ответил за послушницу, избавив ту от смущения.

– Селеста – очень хорошая вышивальщица. Ты можешь заниматься с ней, вроде как с учительницей.

– Я не могу вышивать, я же не вижу, – возразила Сельма.

Но Селеста все равно попросила ее попытаться.

– Не говорите так, Сельма. Можно учиться многому и разными способами. Поверьте, проколов палец дважды, вы больше никогда его не проколете.

Но Сельма исколола себе все десять пальцев, да так, что Селеста пообещала в следующий раз принести свою коллекцию наперстков, хотя и уточнила, что разрешит носить их, только пока Сельма не привыкнет.

В ту первую субботу Сельма до самого обеда просидела в компании Селесты. Они почти не разговаривали, но сразу же прониклись симпатией друг к другу, а именно это и требовалось, чтобы Сельма смогла проложить хотя бы две строчки. Она даже попросила не обращаться к ней на «вы»: мать всегда говорила, что женщинам лучше доверять друг другу.

– Я не против, – ответила Селеста. – Мы все будем молодыми, когда окажемся на небесах, и там никто не будет обращаться к другим на «вы».

Эта мысль заставила Сельму улыбнуться, но теперь она не знала, как правильно называть Селесту – сестрой или матерью; та ответила, что может зваться своим именем, пока не станет монахиней, а потом ей придется его сменить.

– И какое же имя ты выберешь? – спросила Сельма.

– Я хотела назваться Марией – так звали Богоматерь и мою мать, – но сестер с таким именем уже слишком много. Поэтому я возьму имя Агата.

«Это имя совсем не такое красивое, как Селеста», – подумала Сельма. Но не сказала об этом из вежливости. Роза предложила Селесте задержаться и перекусить, но послушница поспешила распрощаться: ей нужно было вернуться в монастырь Святой Анастасии с подводой, которая поедет в два часа, иначе она пропустит дневные благотворительные мероприятия.

Узнав об этом визите, Фернандо, с которым никто не удосужился посоветоваться, принялся задавать вопросы. Эта монахиня – такая же пиявка, как приходской священник, или ей можно доверять? Сельме лучше с монахиней или с родным братом?

– Когда она придет в следующий раз, мне уйти?

– Тебе не нужно уходить. Может, она порадуется, если ты ей почитаешь.

В следующий вторник Сельма сидела во дворе в удобном кресле, закутавшись в шаль и шерстяной плед. Она грела руки, ведь, когда придет Селеста, их придется держать на холоде. Фернандо читал вслух, сидя на низенькой стене напротив, а потом внезапно замолчал.

– Ты уже закончил? – спросила Сельма.

Только потом, услышав за спиной легкие шаги – все ближе и ближе, – она поняла, что Фернандо замолчал потому, что пришла Селеста. Брат внезапно встал, и теперь на Сельму попадало меньше теплых солнечных лучей – значит, он стоял перед ней и своей крупной фигурой загораживал свет.

– Я не хотела вас прерывать, извините, – сказала Селеста.

– Вы та самая синьора-швея, которая помогает моей сестре? – Фернандо даже не пытался скрыть удивление.

– Я не швея и не синьора, – ответила напарница Сельмы. – И вы можете называть меня по имени: меня зовут Селеста.

Фернандо тоже представился, громоздко и неуклюже.

– Можно мой брат останется и почитает нам? – спросила Сельма.

Селесте эта идея пришлась по душе, но при условии, что они договорятся, как поступать, когда ей потребуется остановить чтение, чтобы объяснить Сельме что-нибудь касательно вышивания.

– Просто прервите меня, – предложил Фернандо.

– Но вы потеряете нить, – возразила Селеста.

– Лучше мне потерять нить, чем вам.

Сельма помнила улыбку брата, но теперь не могла ее видеть. А вот Селеста, напротив, видела ее отчетливо.

Сельма заметила, что по утрам, когда Селеста приходила, брат тут же прерывал чтение или вставал, чтобы поздороваться. Если ему требовалось уйти раньше – починить что-нибудь или выполнить поручение Розы, – Фернандо наклонялся, чтобы поцеловать Сельму в лоб, и она ясно чувствовала, как дрожит его щека. Точно так же, как дрожали пальцы Селесты с иглой, когда Фернандо оставался читать им вслух. Теперь, лишившись зрения, Сельма понимала, чем заняты люди, просто слушая их голоса. Поэтому точно знала, когда брат во время чтения переводил взгляд со страницы на Селесту.

Однажды, когда в харчевне было слишком много народу, а на улице стоял мороз, она спросила Селесту, не хочет ли та пойти наверх. Но Селеста отказывалась, сколько Сельма ее ни упрашивала. В то утро с ними был Фернандо, который тоже предложил подняться наверх – они будут шить, а он им почитает. Когда он отошел, Селеста наклонилась к уху Сельмы:

– Я не могу зайти к тебе в дом. Пожалуйста,