Не река - Сельва Альмада
Сиомара пошла к Рыжему. Панда тоже дома не ночевал. Мать не знала, где он. Но не волновалась. Матери мальчиков не волнуются, где те спят и с кем. Тогда Сиомара двинулась к брату. Она все еще сердилась, но время шло, дочки не объявлялись, и гнев сменялся беспокойством.
Агирре сказал, наверное, остались ночевать у какой-нибудь подружки, скоро вернутся. И позвал Сиомару выпить мате. Потом они вместе еще раз пройдутся по острову.
Сиомара осталась. Ей не хотелось сидеть одной дома, а хотелось поверить словам брата. Пока Агирре добавлял свежей заварки в спитой мате, по радио передали новость.
Фургон, на котором с дискотеки возвращалась группа подростков, перевернулся и упал в канаву, так неудачно, что придавил их и фактически утопил в иле. Девять человек. Погибли все.
Ее дочерям совершенно не с чего было там оказаться. Поэтому она даже не поняла, когда потом ей сказали, что из девяти погибших двое – это ее девочки.
* * *
Кроме Панды и девчоночек, в том фургоне ехали еще двое с острова. Бдение по всем пятерым устроили в актовом зале Общинного собрания. Крышки гробов были усыпаны полевыми цветами. На реке как раз недавно после долгого перерыва расцвели крупные кувшинки-ирупе. Два цветка, по одному на девочку.
Плач трех матерей, потерявших мальчиков, заполнял весь зал. Они оказались не готовы: матери мальчиков не бывают готовы к горю. А вот Сиомара не пролила ни слезинки – ни на бдении, которое длилось всю ночь, ни во время траурной процессии по реке, ни на кладбище, где навсегда оставили тела ее дочерей.
* * *
Утро тогда выдалось безумно солнечное. Мягкий ветерок качал плот с пятью гробами, который тащили две лодки. За ним на лодках и байдарках плыли родственники и соседи. Некоторые цветы соскальзывали с гробов в воду, и река уносила их течением.
Сиомара не отрываясь смотрела куда-то на воду. Агирре, сидевший рядом с ней, то и дело сворачивал новую папиросу, прикуривал и вставлял сестре в рот. Она курила, пока не обжигала губы.
Она видела тела дочерей, бледные, как рассвет, но не верила, что там, меж четырех плохо сколоченных досок лежат ее девчоночки.
Ей же брат говорил. Они где-то гуляют. Поругались с ней, ушли из дому, но вот-вот вернутся. Скорей бы тут закончить, ей домой надо, их поджидать.
Бедные люди.
Сказала она.
Агирре не понял, уставился на нее.
Бедные люди, говорю. Как им теперь с таким жить?
Сказала она.
* * *
Мариела поднимается, отряхивает песок со спины, подходит к компании, с которой заигрывает сестра. Не здороваясь, молча забирает у одного парня бутылку и отпивает. Плюется.
Теплое.
Говорит она.
Парень улыбается.
Да, теплое.
Говорит он.
Мариела поворачивается к сестре.
Пошли?
Не уходите. У нас и холоднее есть.
Говорит другой.
Нам нужно к танцам готовиться.
Говорит Мариела.
Вы идете?
Ты нас приглашаешь?
Говорит один из парней.
Мариела смеется и пожимает плечами. Берет Люси за руку.
Увидимся там.
Говорит она.
* * *
Вернувшись, Тило и Чернявый застают Энеро за разведением костра.
От комаров.
Говорит он.
И мясца пожарить.
Чернявый и Тило переглядываются.
Этот на танцы хочет.
Говорит Чернявый.
На танцы?
Говорит Энеро.
Помнишь, нас пригласили.
Говорит Тило.
Энеро смеется, не переставая разламывать тонкие веточки и бросать в огонь.
Не знаю.
Говорит он.
Теперь уже Чернявый смеется.
С чего это? Ты ж всегда готов.
Не знаю.
Повторяет Энеро.
Да давай сходим, поддержим пацаненка. Ему вроде приглянулись вариантики-то.
Тило смеется. Застенчиво.
Да я просто хотел прогуляться.
Энеро долго смотрит в огонь.
Давай, давай, пошли прошвырнемся.
Говорит Чернявый.
* * *
В темноте они идут через лес. На ощупь. Внутри все такое живое, а они слепы. Вуали паутин липнут к волосам, к лицам.
Чернявый рассказывает, как однажды в лесу в Коррьентесе видел пауков, которые живут на деревьях в гнездах. И плетут гигантскую паутину с прочными тягучими нитями. Он, говорит, видел, как они перебираются на этой паутине, будто на ковре-самолете, с одного края леса на другой.
Бздишь как дышишь.
Говорит Энеро.
И останавливается достать сигарету. Когда он закуривает, огонек зажигалки кажется огромным – такой густой вокруг него мрак. Неизвестно почему вспоминает картину, которая висела у одних родственниц и которой он в детстве боялся. Христос с разрезанной грудью, а внутри – сердце, похожее на огненный шар. Батюшки! У Энеро каждый раз после гостей кошмары случались.
Кроны деревьев в ночи словно разрастаются, и сквозь них редко-редко увидишь звезду или две, кусочек неба. Все трое спотыкаются о корни, сворачивают лодыжки на зыбком песке. То и дело в чаще загораются и гаснут чьи-то глаза: два крошечных огонька повисают в воздухе и молниеносно исчезают. По мере того, как они заходят глубже в лес, звуки меняют громкость. Какие-то зверьки, а может, птицы вопят все разом, испуганно и в то же время угрожающе. Хлопанье крыльев, шорох травы, которая расступается перед кем-то и вновь смыкается за ним. Молчаливая настороженность пауков, насекомых, змей. Опасная подозрительность гадюк-ярара.
Сердце у Энеро стучит, дыхание друзей то приближается, то удаляется. Все трое идут, выставив руки вперед, отодвигают ветки, берегутся от царапин. Как будто плывут короткими гребками, медленно набирая воздуха.
* * *
Ему страшно. Кажется, будто что-то идет за ними, но сколько он ни сворачивает голову через плечо, видит кругом только лес. Он хочет поскорее выбраться из шума дождя, который производят на поднявшемся ветру листья. Впереди вроде бы мерцает луна.
Вот в такую густую черноту, наверное, открыл глаза Эусебио, когда его засосала река. Видел ли он свет в самом конце? Энеро вспоминает вылезшие из орбит глаза у найденного трупа. Словно за секунду до смерти ему явилось нечто настолько неизмеримое, что взгляда не хватило.
Но что это могло быть? Нечто слишком неизмеримое, ясно.
Но и слишком ужасное, наверное?
Или слишком прекрасное.
* * *
Когда Энеро окончил полицейское училище, его распределили на несколько месяцев в деревушку на самом севере провинции. За все это время, полгода примерно, он не виделся с семьей и друзьями, не возвращался в родной поселок и хорошо если с матерью пару раз поговорил по телефону.
В полицейском участке, если так можно было назвать комнатушку чуть побольше будки с удобствами на улице, служили только он и комиссар, мужик на несколько лет старше него, по фамилии Арройо. Амилькар Арройо. Он жил с девицей, которая годилась ему в дочери и