Глубокая печаль - Син Кёнсук

Ынсо перевернула страницу и продолжила читать.

«…Со снова что-то стала искать в кармане, потом достала оттуда белый листок бумаги и спички. Квадратный листок свернула пополам, края намочила слюной и разорвала, потом развернула так, чтобы разложить табак:

– Как бы ни хвалили сигареты, а самокрутки лучше всего.

– И не лень тебе каждый раз сворачивать их? – недовольно возражал муж, отец Инсук, а Со только и твердила:

– Что бы ты мне ни говорил, все равно самокрутки лучше.

Прикурив, Со затянулась с удовольствием. У подножия холма, на котором она сидела, была проложена железная дорога, и по ней, издавая протяжный гудок, стрелой мчался поезд. Со задумчиво посмотрела вслед поезду, постепенно исчезающему в собственном дыму. Она глядела на железную дорогу, удаляющуюся в бесконечно далекий горизонт, и никак не могла себе представить, что и ее дочь уедет так далеко. Она все твердила сама себе, что это единственный выход: отправить дочь одну в Сеул. Оторвав взгляд от железной дороги, Со снова посмотрела на небо. Небо было синим-синим, словно по нему разлили банку синей краски. ″Инсук тоже любит этот цвет″, – подумала она.

Когда Со предложила по приезде в Сеул сразу поехать к Сокчхолю – старшему брату Инсук, та согласилась, но при условии, если ей разрешат учиться рисовать.

– Ну, будешь ты туда ходить, а дальше что?

– Я хочу научиться рисовать.

– Даже и не думай. Пустое это занятие. Я не говорю, что твое желание плохое, но брат твой сейчас имеет свой магазин и ему нужны помощники. К тому же его жена месяца через три родить должна.

– Значит, я должна присматривать за магазином, да еще и за женой брата? Поэтому вы меня раньше и посылаете?

– Не только это. Разве плохо дружно жить всей семьей вместе?

– Мам, но я все равно хочу учиться рисовать. Мам! Неужели, даже продав весь дом, вы не позволите мне учиться в художественной мастерской? – Окончание фразы Инсук произнесла с вызовом, словно рядом с ними сидел сам Сокчхоль, и посмотрела в глаза Со так, словно дала понять, что знает все ее планы. Инсук показалось, что слова дошли до матери, но, увидев, как по ее впалой щеке, оставляя за собой дорожку, потекла крупная слеза, в мгновение примолкла. Со низко опустила голову».

– Спишь?

– Нет.

В дом через дверную щель проникал запах земли и цветов.

«…С того времени, когда Со потеряла первого мужа и переехала с двухлетней Инсук в эту деревню, прошло двадцать лет.

– Двадцать лет! – Всматриваясь в далекий горизонт, Со вспомнила прошлое.

Тело первого мужа застряло в оросительном канале. Хотя труп лежал прямо перед ней, она не могла плакать. Когда умер ее первый муж, она ощущала больше не чувство потери, а чувство освобождения от сковывающего ее со всех сторон ужаса. Потребуется немало времени, чтобы Со начала грустить по нему.

С первого же дня замужества от супруга несло крепким запахом водки, от которого ее постоянно тошнило. Только она привыкла к запаху, начались беспричинные побои. Тогда она и представить не могла, почему муж так пьет и так жестоко избивает ее.

Иногда он был и добродушен, но, когда входил в комнату, Со забивалась в дальний угол комнаты от страха и жалобно смотрела на мужа, а тот бросал ей одежду, которую купил для нее. Как ни странно, ни разу не обняв ее, он всегда покупал правильный размер. Но даже в такие дни они спали порознь.

Среди ночи муж, когда чувствовал, что Со во сне каким-то образом пододвигалась к нему, вскакивал и грубо отталкивал ее. И не только отталкивал, но, словно человек, потерявший рассудок, изрыгая ругательства, избивал ее ногами.

Не зная причины такого поведения, Со решила терпеть. И терпела восемь месяцев. Ровно столько она была в первом браке. Она терпела и запах алкоголя, и мат мужа, но ее тело как бы сморщилось от жестоких побоев и не сходивших кровоподтеков, от которых ей хотелось скорее умереть.

Обнаружив опухшего и пожелтевшего от проведенной в канаве ночи мертвого мужа, она только и подумала, что на свете есть еще нечто более ужасное.

Сельчане долго еще перешептывались по поводу его смерти. Никто не знал, откуда пошел слух, но говорили, что причиной самоубийства стала потеря способности произвести на свет ребенка. Слухи росли и выплывали подробности. Говорили, что до свадьбы он ехал на своем небольшом тракторе и скатился с дороги на обочину, это и нанесло ему серьезные неизлечимые повреждения. А побои и ругань в доме только подтверждали эти разговоры. Такие слухи еще долго ходили после его похорон.

Похоронив мужа, она два года прожила одна, и второй раз вышла замуж за будущего отца Инсук. Тогда ей был, как сейчас Инсук, двадцать один год.

Прогоняя нахлынувшие на нее воспоминания, Со встала с земли и затушила самодельную сигарету. Правая нога затекла. Растерев ногу, она отряхнула подол юбки от прилипшей земли.

– Вот ты где была! – кто-то окрикнул ее.

Оглянувшись на знакомый голос, она увидела соседку Гвагёдэк, которая незаметно подошла и стояла в меже. В глаза сразу бросилось ее морщинистое удлиненное лицо.

– А что это ты тут делаешь? – обратилась к ней Со.

– Да вот решила повыдергивать из земли кусты перца, да увидела, что осталось еще несколько недоспелых перчиков, и передумала: пусть сначала покраснеют.

Гвагёдэк села на корточки около корзины с хлопком. Со частенько встречалась с ней, но сегодня была особо ей рада, словно вернувшемуся с войны родственнику.

– Ну что? Все-таки решила?

Со понимала, что Гвагёдэк знала о решении отправить дочь одну в Сеул, но еще не была готова ответить на этот вопрос.

– У меня же еще столько работы: надо и хлопок весь собрать, и землю в порядок привести…

– Ведь эта земля скоро перейдет в другие руки, может, и не надо хлопок весь до конца собирать? Хватит тебе все дела придумывать, поезжай вместе с Инсук, а я все это соберу.

– Соберешь, говоришь?

Со сорвала стебелек хлопка и посмотрела на Гвагёдэк. Та отвела взгляд и посмотрела в сторону.

– Говорю тебе, поезжай вместе с Инсук. Я все уберу за тебя.

– Так я тебе и поверила, думаешь, я смогу оставить на тебя урожай?

– Что?! – засмеялась собеседница. – А ну, дай сигаретку.

– У меня только махорка.

– Горькая махорка для меня сладка.

Со достала из внутреннего