Кошка из мастерской - Ён Сомин
Чонмин тем временем очистила последний персик. Когда она вынула косточку, от фрукта осталось всего несколько кусочков. Она аккуратно выложила их на тарелку, добавила ванильное мороженое в шоколадной глазури и присела рядом с Ери. Луна за окном светила так ярко, что ночное небо казалось не чёрным, а тёмно-фиолетовым. Было странно видеть, как с такого ясного неба продолжает литься бесконечный дождь.
– Мой отец иногда был плохим человеком, а иногда – страшным, – неожиданно начала Чонмин, не глядя на Ери. – Плохим он был потому, что ничего не делал. С самого моего детства мама работала на рынке в Сеуле – держала забегаловку, где подавали свиные ножки. А он… носился по городу, как опавший лист, тратя последние деньги на себя. Но тогда он хотя бы не пугал. Просто был пустым местом.
Она сделала паузу, перекатывая во рту привкус персика – сладкий, но с горчинкой кожицы.
– А потом он начал пить. И глаза у него стали другие – будто кто-то выключил свет внутри. Никто не предупредил, что так бывает.
– Почему все отцы такие? – Ери съела лишь один кусочек мороженого и вдруг вся сжалась, будто от холода.
Чонмин почувствовала, как камень на сердце становится тяжелее. Она не хотела грузить ребёнка, но… разве правда не лучше лжи?
– Я думала, все они такие. Тихие монстры, от которых нельзя ждать ни денег, ни защиты. – Она провела пальцем по краю тарелки. – Но однажды я увидела отца своей подруги. Он встречал её после школы, смеялся, держал в руках два чуррос – один для неё, один для меня. Я тогда впервые поняла: возможно, нормальные отцы не сказка.
Голос её дрогнул.
– И знаешь, что я почувствовала? Предательство. Как будто её папа насмехался надо мной, просто существуя.
В голове мелькнул образ Хансоль – девочки из мастерской, которую всегда привозили родители на машине. Настоящая, крепкая семья.
– Я не хочу идти домой… – вдруг прошептала Ери, ломая остатки печенья на тарелке. – Я даже ненавижу слово «дом». В нём столько лжи. Онни, ты же писатель, придумай для этого другое слово.
– Подумаю, – тихо ответила Чонмин, сжимая руки под столом.
Ери делала вид, что это неважно, но Чонмин понимала: девочка впервые делилась этим с кем-то.
– Иногда я завидую Хое. – Ери погладила спящую кошку. – У неё нет родителей. Да, я знаю, это ужасно… но иногда кажется, лучше бы я была сиротой.
Чонмин молча смотрела на профиль девочки в лунном свете. Та казалась такой хрупкой – и такой пугающе знакомой. Будто она видела в ней себя много лет назад.
– Можешь приходить в любой момент, когда у тебя появятся такие мысли. Ты же в курсе, что я безработная? И с Хоей поиграешь… В следующий раз я что-нибудь приготовлю.
– Онни, я не верю, что ты умеешь готовить. У тебя холодильник человека, который не готовит. С едой я разберусь, а ты, пожалуйста, заботься о Хое.
– Мне везёт. Сегодня рис очень вкусный получился.
Ери сказала, чтобы Чонмин ждала следующего угощения, и стала собираться домой. Её шаги, казалось, стали легче.
Чонмин положила руку на плечо Ери и тихо прошептала:
– Не люблю родителей.
Ери выглядела удивлённой и ошарашенно уставилась на Чонмин.
– Это секрет. Мне тридцать, а я до сих пор не могу разговаривать с родителями. В семьях не всегда все ладят друг с другом и уж точно не всегда понимают. Не существует закона, по которому члены семьи обязаны любить друг друга. Если ты их не любишь, можно так и сказать самой себе. И можно сказать об этом мне.
Ери отвернулась, пробурчав: «Что за глупости, сами с собой только дураки разговаривают». И очень тихо, еле слышно повторила слова Чонмин:
– Не люблю родителей!
Обе одновременно рассмеялись. Внезапно Ери спросила:
– Кстати, онни, чем ты и Чун-оппа были заняты сегодня?
Чонмин так была удивлена из-за резкой смены темы, что переспросила:
– Что?
– Сегодня вы с ним о чем-то говорили. Чун-оппа обычно так подолгу с девушками не разговаривает.
– …А, тебе нравится Чун?
Лицо Ери залилось румянцем. Она заёрзала на месте, беспомощно опустила глаза и несколько раз повторила, запинаясь:
– Нет-нет, он мне просто нравится как человек!..
Но Чонмин сразу поняла: перед ней классическая картина неразделённой первой влюблённости. Она попыталась успокоить девочку, осторожно подбирая слова:
– Ты понимаешь, я намного старше Чуна, между нами ничего не может быть… – Но чем больше говорила, тем сильнее уголки её губ предательски подрагивали. Эта ситуация казалась ей одновременно трогательной и забавной – младшеклассница, влюблённая в недосягаемого старшеклассника…
Ери не выдержала смущения, вскочила с места и выбежала, громко хлопнув дверью. Чонмин подошла к окну и увидела, как девочка мчится по улице – легко, будто плоский камешек, пущенный умелой рукой по глади воды.
Чонмин почувствовала себя неловко, оставшись наедине с Хоей. В голове крутились тревожные мысли: а что, если в плохом настроении она сорвётся на этой беззащитной кошке? Представила, как после пары бокалов вина в гневе вышвыривает Хою под холодный дождь. Её передёрнуло от этой картины. Она всегда замечала, как другие относятся к своим питомцам – словно к родным детям. Ветеринарные клиники за бешеные деньги, специальные корма, переживания из-за малейшего чиха… Сможет ли она вот так, всей душой? У неё ведь даже толком не было отношений, что уж говорить о такой ответственности.
Мысли кружились, как осенние листья, но одно успокаивало: всего неделя. Всего семь дней нужно быть добросовестной временной хозяйкой. Не важно, из-под палки или от чистого сердца, – главное, чтобы кошка была жива-здорова.
Но настоящим утешением стало утро, когда она проснулась от непривычной тяжести на животе. Хоя, которая первые ночи держалась на почтительном расстоянии, теперь уверенно устроилась на ней. Чонмин во сне ворочалась, и сначала кошка терпела эти ночные метания, но постепенно стала своеобразным живым якорем.
Однажды Чонмин во сне придавила лапку Хои бедром. Кошка не зашипела, не убежала – просто аккуратно высвободила лапу, чуть отодвинулась… и пристроила голову ей на плечо. В другой раз рука Чонмин накрыла кошачью мордочку. Хоя лишь вынырнула из-под ладони, перевернулась на бок и прижалась тёплым бочком, хоть и не закрыла больше своих изумрудных глаз.
А на четвёртое утро Чонмин открыла глаза и увидела рядом пушистый комочек, сладко посапывающий в лучах рассвета. Так, без просьб и договорённостей, Хоя вошла в её жизнь. Лёжа под тёплым одеялом, чувствуя ритмичное дыхание кошки, Чонмин осторожно гладила её по голове. В груди разливалось странное спокойствие – такое же, как от горячей керамической кружки в промозглый день. И если уж она привязывалась к чему-то тёплому… то навсегда.
С Хоей происходило то же самое. Она тоже стала заботиться о Чонмин. Начав кормить Хою, Чонмин и сама стала питаться лучше, чем раньше. Собирая летающую по дому шерсть, Чонмин стала тщательнее убираться. В её доме раньше не было даже растений, а теперь здесь появилась жизнь и повсюду начали происходить маленькие перемены. Даже гибель того уличного кота перестала мучить девушку. Благодаря Хое она почувствовала, что прощена за то, что желала смерти живому существу ради доброго предзнаменования для себя.
Ери за неделю заглянула всего два раза, хотя Чонмин думала, что она будет приходить постоянно. «Когда шесть уроков подряд – еле ноги волочу», – отмахнулась девочка, и Чонмин лишь вздохнула.
В мастерской она поделилась:
– Думала, неделя – это долго. Оказалось, всего ничего.
Глина под пальцами послушно превращалась в широкую миску для Хои, но Чонмин уже знала – кошка уйдёт раньше, чем изделие успеет пройти обжиг.
На четвёртый день небо начало странное предательство. Синоптики пророчили неделю ливней, но тучи, собравшиеся было в грозную армию, внезапно рассеялись. К утру вторника не осталось ни облачка – лишь жестоко-голубая пустота.
Последнее утро. Чонмин насыпала корм в миску (не ту, керамическую – её ещё предстояло покрыть глазурью), провела
