Люди без внутреннего сияния - Йенте Постюма

С тех пор как Томаса бросила девушка, ему тоже все казалось серым. За двадцать четыре года жизни он никогда еще не был так влюблен. В первый раз, когда она позвала его к себе домой, он должен был принести бутылку винтажного односолодового виски. «„Балблэр“, и ничего другого», — сказала она. Когда бутылка наполовину опустела, она вцепилась ему в лицо и укусила за губу. Он сиял, когда рассказывал мне об этом, проводя языком по маленькой ранке на нижней губе. В следующие пару месяцев мы с ним виделись, только когда у нее не было на него времени. Под глазами у него появились синяки, и он вдруг начал носить жакеты. А еще говорил фразочки вроде: «Большой город — разлучающая декорация» или «Можно мне воду с ломтиком лимона?».

Так продолжалось до тех пор, пока она вдруг не решила, что не знает, чего хочет. Чтобы выяснить это, она переспала с другим, что только сильнее ее запутало. Может, мне стоит некоторое время побыть одной, сказала она. И сейчас она была одна уже некоторое время, за исключением моментов, когда неожиданно навещала Томаса. На следующий день она снова впадала в смятение и непременно звонила, чтобы сообщить об этом. Тогда он часами разговаривал с ней, а потом столько же со мной, чтобы проанализировать разговор.

Но иногда мне тоже хотелось что-то ему рассказать — например, как обстоят дела с моей дипломной работой. Потому что дела с ней обстояли из рук вон плохо. Я писала ее уже целый год и не продвинулась дальше половины. Стоило об этом подумать, как сводило горло, а сердце колотилось так, будто мне прямо сейчас грозила страшная опасность.

На круглом столе посреди моей комнаты большим серым прыщом возвышался компьютер. Каждое утро я выкуривала сигарету, смотрела шоу Опры, съедала киви, тут же выташнивала его и начинала ходить кругами вокруг стола: от дивана к кухонной стойке, от кухонной стойки к туалету, от туалета к кровати, а от кровати снова к дивану. Если мне удавалось усадить себя за компьютер и что-то написать, я тут же все стирала и начинала сначала. Один из гостей Опры как-то сказал, что люди, которые ходят кругами и хотят что-то в этом изменить, должны представить себе жизнь, которой хотели бы жить, и начать вести себя так, будто она у них уже есть. Этот человек написал о своем методе несколько успешных книг. Я представила себе, что закончила учебу и танцую в купальнике на террасе пляжного кафе, точно так же, как люди, которых часто показывали по MTV. Но я не чувствовала ничего такого. А должна была прочувствовать, так сказал успешный писатель в гостях у Опры.

Томас сказал, что в роли трупа я выступила весьма успешно, потому что у меня хорошо получалось неподвижно лежать. Но на заработки трупа было не прожить. Мой отец оплачивал жилье, пока я была студенткой. А потом мне надо было найти нормальную работу и вернуть ему все долги.

Когда мне было восемь, я по просьбе учительницы написала, кем хочу быть. Я хотела стать тем кто сочиняет новости для программы «Время», или работать на подпевках у Тины Тёрнер. Мой отец сказал, что у меня вполне реальные амбиции. Моя мать нахмурила брови, когда я прочла это ей вслух.

— А почему не солисткой? — спросила она.

Я испугалась.

— Я не очень хорошо подумала, — сказала я.

В тот же вечер я унесла тетрадку к себе в комнату и вычеркнула слово «подпевка».

Причина, по которой не удалась карьера моей матери, крылась, по ее мнению, в появлении на свет меня, а также в моем отце, который из-за своей работы слишком мало бывал дома. Позже во всем была виновата ее болезнь. Один из преподавателей в театральной академии назвал ее самой талантливой во всем выпуске. «Так что дело точно не в моем таланте», — любила повторять она.

К моему таланту тоже сложно было придраться, считала мама.

«Напиши книгу», — говорила она, когда я приходила к ней со школьным сочинением.

За год до моего рождения она сыграла главную роль в сериале, который закрыли после первого сезона из-за слишком низких рейтингов. Когда она заболела, мы часто вместе пересматривали его на видеокассетах. В кадре она говорила не так, как я привыкла, слишком чопорно. Но выглядела потрясающе, особенно на крупных планах, когда она вглядывалась в даль из-под густой челки. Над этой челкой я очень смеялась.

— Лучше уж быть лысой, — сказала я как-то раз, и мама тоже рассмеялась. Потому что мы обе знали, что лысая голова мне не пойдет. Мне нужно было много волос для маскировки, чтобы никто не догадался, что моя голова слишком маленькая относительно туловища, поэтому я собирала волосы в хвост и старательно его начесывала. У мамы, к счастью, была большая голова, поэтому лысина ей шла.

— Для гильотины маленькая голова как раз очень удобна, — сказал Томас.

Мы сидели у него в кладовке. Он надел мне на голову резиновую плавательную шапочку и размазывал по ней от макушки к лицу и ушам специальную пасту. На нее он нанес тонкий слой гипса, который надо было подержать полчаса. Чтобы я могла дышать, он вставил мне в нос трубочки для коктейлей. Он нервничал и постукивал мне по щекам и по лбу:

— Не пойму, застывает или нет?

Если бы у него в этот раз все получилось, его шеф чаще давал бы ему серьезные задания. Томас вздохнул и включил телевизор. Виджей на MTV громко комментировала какое-то музыкальное мероприятие. Я узнала голос этой девицы, у нее были платиновые волосы, ярко-красные пухлые губы и довольно большая голова.

— Она не отвечает, когда я ей звоню, — сказал Томас.

Он случайно наткнулся на свою бывшую с каким-то мужиком в кафе-мороженом. Рука мужика лежала у нее на бедре. У нее на бедре, повторил Томас. Виджей пронзительно провизжала что-то про ультракороткую юбку одной из певиц. А потом решила обсудить, надела ли та нижнее белье.

Может, оно и к лучшему, подумала я, что он увидел ее с кем-то другим. Ему давно пора было ее забыть. Однажды после ужина моя мать рассказала, что у нее был поклонник, молодой человек, которого она встретила в поезде. Она назначила