Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич
– Частный пристав, – протянула брезгливо и свысока Ольга, – какая гадость!
– А исправник не гадость? – протянул и он, передразнивая ее еще раз. – Имел уже я честь, матушка моя, Ольга Елпидифоровна, докладывать вам не раз, что звание – звук пустой и что ни к чему человеку честь, коли нечего ему есть… Спроси-ка вот Никанора Ильича, как он про это скажет?..
– Известно, Ольга Елпидифоровна, – поспешил подтвердить тот, – звание без средств тягость одна-с…
– Коли б я продолжал по военной лямку тянуть, – заговорил опять Акулин, – я, по товарищам судя, в настоящую пору в роли превосходительного петуха глотку бы драл пред бригадой, а за усердие мое получал бы содержания столько, что на одну вот на статью на эту (он треснул себя рукой по животу) доходов бы не хватало, не говоря о другом прочем… А тут и не казиста с виду должность, а как ежели, бедно, бедно, пятнадцать тысяч целковеньких получать с нее ежегодно, так, пожалуй, с низостью-то звания помириться можно, – как вы полагаете, Никанор Ильич?
Капитан промычал что-то, не то сконфуженно, не то нежно поглядел на будущего тестя и, слегка покраснев и ухмыльнувшись, опустил глаза.
– Это, то есть, с купцов взятки брать, – громко и откровенно хватила зато Ольга.
Елпидифор Павлович и не подумал рассердиться; он только плечами пожал.
– И безо всяких взяток, и даже отцом-благодетелем всякий называть станет… потому материю эту мы насквозь прошли, не сомневайтесь, дочка моя достолюбезная… И какая вы там ни на есть грандам, а как ежели захотите в Благородное Собрание или к самому графу на бал туалетом блеснуть, так к тому же отцу – частному приставу за презренным металлом отъявитесь, – и мерси боку скажете, что есть у него такового достаточно, чтобы никогда вам в нем отказу не знать…
– Будьте покойны, – возгласила на это Ольга, – никогда я за деньгами к вам приходить не буду, и не вы, а муж мой будет платить за мои туалеты… Не правда ли, mon capitaine?
И она, улыбнувшись, подняла на Ранцова свои зажигательные глаза…
Он не успел ответить… Все огромное тело Елпидифора Павловича всколыхнуло вдруг, словно двенадцативесельный баркас под внезапным набегом вала морского, маленькие глазки запрыгали, отвислые щеки раздулись мгновенно и так же мгновенно опали…
– Да что же это такое? – едва был он в состоянии произнести. – Что же вы не говорите?.. Кончено у вас что ли?..
– Решено и подписано! – расхохоталась на это Ольга, между тем как капитан без слов, но весь мокрый от слез, хлынувших тут же у него из глаз, кидался на шею дебелого ее родителя.
– Голубчик… зятек ты мой любезный… Никанорушка! – в избытке радости шепелявил тот, чмокая капитана влажными губами во всякое место воинственной его физиономии.
– Вот видите, – продолжала хохотать барышня, – и спешить вам не к чему было место принимать… И надеюсь, что вы не поступите раньше, чем нас обвенчают… Мы уже порешили: тридцатого, безо всякого парада, и сейчас же к нему, в Рай-Никольское…
Она оборвала вдруг… Кто-то быстрыми шагами спускался с лестницы… Она обернулась – и увидала Анисьева.
– Ах, граф, это вы… Совсем?
– Совсем, – повторил он, смеясь и сбегая к ней, сейчас заходил к князю проститься…
Он еле заметно поморщился, заметив ее собеседников, но принял тотчас же любезный вид и учтиво поклонился им общим поклоном.
Ольга сочла нужным представить их ему – и при этом с заметным оттенком, коротко, словно проглатывая слова, назвала Акулина: «Отец мой» и тут же отвернулась от него.
– А капитана, – сказала она, – вы мне говорили вчера, граф, что знаете его еще с прошлого года, в Венгрии?.. Никанор Ильич Ранцов, – отчетливо прибавила она.
Флигель-адъютант протянул ему руку, изобразив на лице любезнейшую из своих улыбок.
– Не знаю, помните ли вы меня, но мы с вами встретились в Коморне, куда я привозил награды за дело, в котором вы приняли такое блестящее участие…
– Я что же-с… исполнять должен, – конфузливо пробормотал на это капитан, – а рота у меня действительно отличная была-с… Покорнейше благодарю за внимание! – промолвил он коротко, как бы не желая продолжать разговора на эту тему.
– Скромен, как все герои! – расхохоталась Ольга.
– Совершенно справедливо! – поспешил примолвить Анисьев, наклоняя утвердительно голову.
Никанор Ильич растерянно повел на них глазами.
– Не смущайтесь, cher capitaine, – возгласила с новым смехом барышня, – а просите лучше графа не оставить вас своим знакомством, когда вы будете в Петербурге!
– Помилуйте, очень рад, если только позволите, – поспешил сказать петербургский воин, протягивая ему снова руку.
Он при этом взглянул на Ольгу, как бы спрашивая ее глазами, следует ли ему поздравить ее с предстоящим браком.
Она чуть-чуть приподняла плечи в ответ, будто говоря: «не стоит труда» – и обратилась к нему с вопросом:
– Когда же вы едете? Сейчас?
– Сейчас, – подтвердил он.
– И мы тоже… Едемте, mon capitaine!..
– Куда это, куда? – вскрикнул изумленный Акулин.
– Домой, в город… Ведь и вы туда же, граф? Вместе и выедем…
– Так как же это? – продолжал недоумевать родитель. – А спектакль сегодняшний?
Она рассмеялась.
– Никакого спектакля нет, княгиня больна… Собирайтесь восвояси!
– Да у меня и лошадей нет, – озадаченно молвил он, – приехал я на почтовых, а своим велел только к завтрашнему утру прибыть…
– Я могу, если прикажете, довезти вас до города, – обязательно предложил Анисьев, побуждаемый к такой любезности тем все более и более возбуждающим впечатлением, которое производила на него Ольга.
Исправник был чрезвычайно польщен предложением.
– Почту себя счастливым, – пробормотал он, – если только не обеспокою вас, граф…
– Нисколько, – засмеялся тот, – коляска у меня просторная, мешать друг другу не будем…
Все они вместе вышли на крыльцо.
Уже вся уложенная, запряженная почтовою четверкой коляска флигель-адъютанта, с камердинером его в военной ливрее у дверцы, стояла в нескольких шагах от крыльца, готовая подать. За нею на козлах капитанского тарантаса виднелось румяное лицо его молодого кучера, сердито подергивавшего вожжами от скуки ожидания и самолюбия, оскорбленного надменным тоном, которым слуга Анисьева приказал ему осадить, чтобы дать проехать вперед экипажу своего барина.
Он крайне возликовал поэтому, когда сам этот «чужой барин» отдал первым делом приказание коляске своей отъехать назад и дать место тарантасу, в котором должна была занять место хорошо знакомая капитанскому вознице «исправникова дочка». Он подобрал разом вожжи, натянул, тряхнул головой так, что гречневик съехал ему прямо на правый глаз, и ухарски, будто едва сдерживая рвущихся коней, подкатил к самым ступенькам крыльца.
– Образцовая упряжка! – возгласил одобрительно флигель-адъютант, глядя на нее знатоком и ценителем.
– Ольга Елпидифоровна, что же это
