Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

и все разрушения времени… Очки… но очки ее, пожалуй, не портят. Она осталась довольна осмотром. Сказать Алексею или пока не говорить?.. Решила сказать. Услышав слово «Америка», он на секунду напрягся, но только действительно на секунду, потому что в следующую уже понял, о чем идет речь, и сказал: «Разумеется, поезжай». Идея поездки в Джорданвилль привела его в восторг, он был поклонником отца Серафима (Роуза) и взял с матери слово, что она самым внимательным образом осмотрит монастырь и подробно обо всем ему расскажет.

Гордон встречал ее в нью-йоркском аэропорту.

Они, безусловно, сразу узнали друг друга и, увидавшись воочию, негласно подтвердили свою симпатию. Да, именно такими они и представляли себе друг друга. Он оказался только очень высоким и тоже в очках. Разговаривая с ней, он низко наклонялся, и она совсем близко от себя видела его внимательные и грустные глаза и добрую улыбку. Он был безукоризненно вежлив и предупредителен.

В этом же аэропорту они пересели на другой самолет и через пару часов оказались в Янгстоуне. Гордон сел за руль, и они покатили по изумительно гладкой дороге, не покатили – полетели.

Он спросил, где она предпочитает жить эти десять дней, варианта два: в университетском общежитии для приглашенных профессоров или у него дома. Галина выбрала общежитие. Он сказал «о’кей» и привез ее в университетский городок. Показав ей ее временную маленькую квартирку, он попрощался до вечера и сказал, что она может немного отдохнуть с дороги, а через пару часов он заедет за ней и они поедут к нему домой ужинать.

Жена Гордона Мэлл встретила Галину веселым щебетом и широкой американской улыбкой. Она без умолку о чем-то трещала, и Галине, отлично знающей классический литературный английский, нелегко было вслушиваться в эту американскую трескотню. Время от времени она недоуменно взглядывала на Гордона, и тот немного смущенно и грустно улыбался, словно говоря: «Ну что же делать, сами видите, надо потерпеть». Впоследствии Галина слишком хорошо узнала эту американскую манеру улыбаться до ушей каждому первому встречному (даже если ты вчера похоронил жену, тещу и еще парочку родственников в придачу), будто этот первый встречный – самый долгожданный и дорогой тебе человек. Отвечать приходилось сдержанной улыбкой, но столь часто, что подчас у нее начинало сводить скулы, и она все больше начинала ценить Гордона за неизменную грусть его серых близоруких глаз и немного смущенную, застенчивую полуулыбку. Она даже про себя решила, что у него наверняка должны быть какие-то русские или, по крайней мере, славянские корни, слишком уж выражение его лица отличалось от всех прочих.

На первую Галинину лекцию набилось много народу. Здесь было несколько студентов Гордона (русистов) и – большинство – не имеющих никакого отношения к русскому языку и литературе, а просто пришедших посмотреть на экзотическую профессоршу из России. Предполагалось, что Галина будет читать лекции на русском (чтобы его студенты послушали правильную речь носителя языка), а Гордон будет переводить для всех остальных. Конечно, это в значительной степени удлиняло процесс, и приходилось перестраиваться и сокращаться. Кроме того, аудитория оказалась абсолютно не подготовленной для восприятия такой специфической темы, которую выбрала Галина для первой своей лекции о древнерусской литературе, – «О Законе и Благодати».

Споткнулись сразу же на втором слове. Если о Законе у американских студентов были четкие понятия, то трудное слово «Благодать» не вмещалось в сознание большинства. Все вместе пытались найти эквивалент на английском. Попробовали перевести как «любовь». Но любовь в общем представлении оказалась слишком тесно связанной с сексом, что уводило совершенно в другую сторону. Тогда вспомнили, что есть и другая любовь, Божественная. Перевели как «Божественная любовь». Платоническая?.. Нет, тоже не то. Галина спросила, помнит ли кто-нибудь слова апостола Павла о любви из Первого послания к Коринфянам? Никто не помнил. Один, самый юный на вид, студент (как оказалось потом, сын протестантского пастора) вытащил из сумки маленькую Библию и, полистав странички, прочитал: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…»

Апостола Павла выслушали благосклонно. Выяснили, что Благодать имеет отношение к такой любви, о какой говорит апостол. Об излиянии Богом на человека и человеком на другого человека, ближнего своего, подобной любви – милости. И такая милующая любовь дается человеку Богом как дар. Таким образом, получалось, что благодать – это дар Божественной любви, милости и добра (или блага) и такой благодатный дар оказывается выше Закона.

На эти выяснения смыслов ушло почти все лекционное время, и на раскрытие самой темы у нее оставалось всего несколько минут.

Как обычно, в конце занятия она спросила, есть ли какие-нибудь вопросы.

– Скажите, пожалуйста, – спросил один из студентов, – почему в Москве не разрешают проводить гей-парады?

Такого поворота, если не сказать подвоха (или провокации?), она не ожидала. Она бросила недоуменный взгляд на Гордона: какое это имеет отношение к ее теме? И тот ответил ей тоже глазами: ничего страшного, никакой провокации, отвечайте как знаете, у нас это принято – и задавать любые вопросы, и отвечать на них. Галина подавила в себе вспышку возмущения подобным несоответствием вопроса тому, о чем только что шла речь, и как можно спокойнее сказала:

– Простите, но мне бы хотелось сначала узнать, для чего, для какой цели вы полагаете нужным проводить эти парады?

– Хотя бы для того, чтобы заявить о правах человека…

– На грех?

– Почему вы считаете однополую любовь грехом?

– Во-первых, это считаю не я, – сдерживая нараставшее в ней раздражение, ответила Галина. – Моим частным мнением можно было бы и пренебречь, не правда ли? Проблема в том, что так считает Господь Бог, Который этот мир создал и, вероятно, имеет некоторое право считать, чтó хорошо и чтó плохо, чтó полезно человеку, а чтó вредно, чтó есть грех, а чтó – святость. Если вы дадите себе труд прослушать все лекции о русской литературе до конца, вы, возможно, поймете, что вся наша культура, включая великую русскую литературу девятнадцатого и даже, во многом, двадцатого века, основана на православной вере и менталитет русского человека на протяжении многих столетий формировался в рамках ее основополагающих ценностей. Мы, большинство русского народа, относимся к однополой любви как к греху и несчастью, основываясь не на своей идеологической прихоти, а на ясно выраженной воле Божией, такую любовь запрещающей. Разумеется, определенные силы в мире, в том числе и в нашей стране (будем называть их условно силами зла), чрезвычайно заинтересованы