Четверть века назад. Книга 1 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Да завтра же об эту пору, я полагаю.

– Весьма бы желательно-с, весьма! – промолвил на это исправник с интонацией голоса, злое намерение которой не ускользнуло от Софьи Ивановны.

Багровые пятна выступили у нее на лице. Она взглянула на него таким негодующим взглядом, что Елпидифор смутился и кашлянул в руку, чтобы скрыть это смущение, – и встала из-за стола.

– Вы мне позволите вас оставить одного, пока племянник мой будет укладываться. Пойдем, Сережа!

– И я с вами, – поспешнно сказал Ашанин. Они ушли втроем.

Вальковский внезапно выскользнул из своего темного угла, подошел, озираясь, к исправнику и шепотом проговорил:

– Не знаешь, брат, для чего он требуется: дело в самом деле какое, или согрешил чем?

Тот глянул на него через плечо.

– Слышал, сказано: «привезти самому», – значит, чтобы не утек. Не по головке гладить, стало быть! – фыркнул он, доставая папироску из сигарочницы и наклоняясь с нею к одной из свечей, стоявших на столе.

«Фанатик» опустил голову и словно съежился весь.

– Скажи мне, ради Бога, Сережа, – говорила тем временем Софья Ивановна, ведя молодых людей в кабинет племянника, – не знаешь ли ты за собою чего-нибудь, из-за чего могли бы тебе выйти неприятности?

Он засмеялся даже.

– Что же могу я знать такого за собою, тетя? Все, что я делал и делаю, вам точно так же известно, как и мне самому.

– И почему вы думаете, – заговорил с живостью Ашанин, – что Сережу должны ждать какие-нибудь «неприятности» от нашего воеводы московского? Я так совсем напротив того думаю. Князь Ларион Васильевич в Сицком, при нас же всех, так лестно и горячо рекомендовал ему Сережу и, вероятно, теперь проездом через Москву повторил это ему, что старцу, я уверен, пришла в голову блестящая мысль пригласить Сережу к себе на службу. Он и вызывает его через исправника, как знающего, где его найти.

– Так так было бы и сказано, я полагаю, – возразила Софья Ивановна, – а то привезти, точно арестанта какого-то, преступника… Это просто оскорбительно!..

– А этот старец наш не понимает, – комическим тоном объяснил Ашанин, – он по простоте: нужно ему кого-нибудь, ну и подавай его так или иначе. Вы на него не обижайтесь, генеральша: у пашей турецких, говорят, еще простее обычай бывает!..

Софья Ивановна невольно усмехнулась, но глаза ее глядели все так же невесело и озабоченно.

– Этот исправник, – сказала она, – со своими какими-то грозящими намеками…

– Ну, вот толстую шельму я охотно бы поколотил! – воскликнул приятель Гундурова. – Ведь вы понимаете, генеральша, что он ровно ничего не знает, для чего вызывается Сережа к графу, и знать не может. А строит он эти угрожающие хари в отместку вам за то, что вы его к себе в дом как знакомого не пускали, а Сережа, когда мы в Сицком играли, ему, кроме реплик, слова не сказал никогда. Так не тревожиться же вам в самом деле из-за его рожи, воронья пугала!..

Ашанин говорил тоном такого глубокого убеждения, и то, что он говорил, имело за собою притом так много правдоподобности, что Софья Ивановна в эту минуту как-то вдруг успокоилась. Она все время следила за выражением лица Гундурова и осталась им довольна: ни малейшего волнения, ниже суеты, а лишь та невольная брезгливость, с какою смотрел бы порядочный человек, по ошибке посаженный в часть.

Он сидел у своего письменного стола и бессознательно перебирал пальцами по его сукну.

– К нему ведь во фраке явиться нужно, Сережа, – сказала ему тетка, – не забудь взять!

– Возьму… И белый галстук тоже нужно? – спросил он, насмешливо и чуть-чуть надменно улыбаясь.

– Само собою… А что ты ему, однако, скажешь, Сережа? – молвила через миг Софья Ивановна. – Если он тебе в самом деле предложит служить у него?

– Поблагодарю за честь и – откажусь!.. «Пашам» я не слуга! – промолвил он, повторяя выражение Ашанина.

Она помолчала.

– Однако вот что, друг мой, – начала она затем, – даю тебе два дня сроку; если по истечении их ты не вернешься в Сашино, я поеду в Москву.

– К чему это, тетя? – вскрикнул он.

– Я буду беспокоиться… у нас всего ожидать можно…

– А позвольте мне, милейшая моя генеральша, – заговорил опять Ашанин все тем же обычным ему, шутливым и веселым тоном, – позвольте сделать вам следующее предложение: я поеду теперь с Сережей в Москву и, если бы что-нибудь действительно задержало его там, даю вам честное слово, что через два дня, то есть послезавтра, буду у вас здесь с известием.

– Отлично, Володя, спасибо! – воскликнул, вставая с места, Гундуров. – Мне совестно было просить тебя, а я только что об этом думал. Тетя будет спокойна, а меня ты избавишь от единственной неприятности во всем этом: ехать бок о бок целую ночь с этим господином. Вы согласны, тетя?

– Хорошо, – сказала она, – спасибо вам, Владимир Петрович!.. А вот и Федосей! Собирай барина!..

– Слышал-с, – проговорил угрюмо старый слуга, действительно слышавший весь разговор из соседней с кабинетом спальни Гундурова, – у меня готово.

– Так вели в старую коляску разгонных четверку сейчас же! – приказал Сергей.

– Да и его возьми с собою! – молвила ему тетка.

– А то разве отпущу я их одних! – уже совсем сердито отрезал старик и даже дверью хлопнул, уходя.

Все невольно улыбнулись.

– А теперь я вас оставлю, – сказал Ашанин, – пойду крошечку над Елпидифором потешиться.

Он вернулся на балкон, на котором Акулин, развалившись по-хозяйски в кресле, пускал кольца дыма в недвижный воздух, а «фанатик», опустив голову и сложив руки крестом на груди, шагал от перил до перил с видом трагика, обдумывающего свой монолог пятого действия.

– Что же ваш приятель! – спросил исправник, оборачиваясь ко входившему. – Пора ехать!

Ашанин развел широко руками, в подражание тому, как разводил своими исправник в разговоре с Софьей Ивановной, и проговорил глухим голосом:

– Ушел! Нету!

– Что-о? – не понял в первую минуту тот.

– Вы спрашиваете про Гундурова?

– Про него!

– Я вам и говорю, нет его, ушел! – повторяя то же движение руками, подтверждал шалун.

Вся прыткость, вся юркость Елпидифора вернулись к нему в одно мгновение. Он привскочил с кресла с легкостью резинового мячика и кинулся к молодому человеку.

– Удрал? – прохрипел он, и бесконечные щеки его мгновенно побледнели и запрыгали. – Верхом?.. потому колес слышно не было…

– Нет, пешком, – отвечал Ашанин с самою невозмутимою серьезностью.

– Так далеко еще не успел… В какую сторону?

– Недалеко, действительно – в сторону конюшни.

– За лошадью?

– За лошадьми; приказал запрягать под коляску, ехать к графу, в Москву.

– Эх, чтоб вас! – махнул со злостью рукой исправник. – Я ведь подумал и в самом