Моя королева - Жан-Батист Андреа

Что-то мокрое приклеилось к лицу, вроде теплого ветра — пахнет странно. Я поднял руку, прикоснулся к огромной плюшевой голове, открыл глаза и закричал. Пиренейская овчарка отлепила язык от моей щеки, пролаяла и убежала прочь.

Жадный до воздуха, словно новорожденный, я вдохнул всей грудью. Жар прошел. Я попытался встать, но оказалось слишком сложно, поэтому я просто подвигал глазами. Потолок изменился: он больше не был похож на мою круглую крышу со старой доброй дырой. Вместо этого я увидел узловатые балки, опирающиеся на четыре каменных стены. Я повернул голову: за окном стоял день, я заметил старый грузовичок цвета зеленой бутылки. Уверен, я раньше уже где-то его встречал.

Огромная белая собака вернулась, села неподалеку от кровати и посмотрела на меня, высунув длинный язык. Я протянул руку, пытаясь ее погладить, но она села ровно там, где я не мог достать. Я люблю собак, но мне никогда не разрешали завести щенка: мать ворчала, что у нее и без этого дел хватает, что я не способен позаботиться о животном, что с ним обязательно случится что-нибудь плохое, как с Сатурненом. Так звали птенца, которого я выиграл на школьной ярмарке — а точнее, его отдали мне из жалости. Есть некоторые плюсы в том, чтобы прослыть деревенским дурачком. Сатурнен вырос в огромную курицу. Один раз я забыл закрыть клетку, и птицу сбила машина. Поэтому никаких собак.

Снаружи послышались шаги, и вошел Матти, склонив голову — настолько он был высокий. Тогда я протянул: «А-а-а-а», потому что узнал старый зеленый грузовичок, и тут же уснул.

Однажды вечером я проснулся и встал — просто так, как будто ничего и не было. Матти сидел за большим столом, ел суп и смотрел прямо перед собой. Не отрываясь от еды, он взял в шкафу еще одну тарелку, поставил напротив, и все. Я сел, отрезал кусок хлеба красивым перочинным ножом с рукояткой из кости, который Матти мне протянул. Так мы и ели в тишине. Естественно.

Естественно, потому что, как и Бернардо, верный друг Зорро, Матти был немым. Однажды он просто появился в долине, и никто не знал откуда — по крайней мере, никто мне об этом не сообщил, а он сам вряд ли расскажет. Матти был пастухом и одним из постоянных клиентов заправки.

Казалось, отцу он не нравился, я же не понимал почему: ведь хоть кто-то не спускался за бензином дальше. Когда Матти приходил, отец жаловался, что теперь они добираются и сюда, что нигде нет покоя. Я спросил: кто такие «они»? Тогда папа ответил:

«Те, кто не из наших краев». Тогда я поинтересовался, откуда приехал Матти, и отец сказал, что понятия не имеет, что ему глубоко плевать и достаточно одного только факта: Матти — не местный.

А мне пастух нравился. Однажды он увидел, как я плачу за заправкой. Он прошел мимо, не говоря ни слова, оплатил бензин, а на выходе бросил мне шоколадку. Потом сел в зеленый грузовичок и исчез. С тех пор я каждый раз бесплатно мыл ему лобовое стекло.

Матти был красавец. Настоящий красавец. Совсем белые волосы говорили о том, что он старый, но по остальным чертам и не скажешь. Матти был высокий, а главное — очень сильный. Однажды, пока я наполнял ему бак, одна из овец спрыгнула с грузовичка, так Матти схватил ее одной рукой и забросил обратно. Конечно, она была не самой крупной из всех, но тем не менее.

Местные старики называли Матти Силенси. Отец где-то слышал, будто пастуху отрезали язык, а мать говорила, что все это бредни и он такой от рождения. У меня же не было собственного мнения по этому вопросу, да и никто никогда не узнает: разве что ему в рот заглянет. Несколько раз я бросал любопытные взгляды в его сторону, пока Матти ел суп, но ничего не увидел.

После еды пастух сложил нож, мы вышли из дома и уселись на огромный валун у двери. Было еще светло. Забавно: вокруг возвышались те же самые горы, простиралось то же плато, пейзаж выглядел по-прежнему: таким, каким я видел его из овчарни, только вот ее не было. Матти достал сигарету, сломал ее и протянул мне половину. Я покачал головой, тогда он убрал часть в карман и закурил вторую. Мне достаточно было вдыхать дым, но я все равно гордился, что Матти хотел поделиться.

Я спросил, как он меня нашел, и пастух просто перевел взгляд на огромного пса, разлегшегося неподалеку лапами кверху. Наверное, собака учуяла меня и нашла, пока Матти занимался овцами.

Я привык к тишине на заправке, поэтому молчание ничуть не смущало. Но я все равно подумал: пожалуй, Матти интересно, как я там оказался. В последний раз, когда мы виделись, я заливал бензин в его машину, довольный только что постиранной красивой курткой «Шелл», а потом пастух нашел меня при смерти в грязной одежде с разорванным рукавом, на плато, где бывают только овцы, сено и девчонка, выдающая себя за королеву.

Тогда я рассказал ему, что все так само получилось. Я говорил о родителях, желавших отправить меня далеко, о решении доказать им, что я больше не ребенок, о встрече с Вивиан и о том, как она дала мне понять, что я не пустое место.

Затем я описал ему саму Вивиан, ее светлую прядь, немного пугающие черные глаза, манеру держаться так, чтобы никого не потревожить; правда, при этом она впечатляла настолько, что казалось, будто на тебя сошла лавина.

Вивиан написала мне письмо, а я его разорвал: он, случайно, не находил обрывки? Матти покачал огромной молчаливой головой. Тогда я сказал ему, что не понимаю, почему она исчезла, оставив мне этот дурацкий конверт, а пастух лишь улыбнулся — впервые я видел его улыбку. Он достал из кармана цветную фотографию из далекой эпохи: на снимке была запечатлена женщина с забавной прической и золотыми кругляшками, украшающими лоб, и два смеющихся ребенка — у девочки на первом плане не хватало двух передних зубов. Я не знал, как именно реагировать на эту фотографию, и сказал, что мне нравятся цвета. Он кивнул, убрал снимок и, кажется, остался доволен.

Матти докурил сигарету: она исчезла прямо среди пальцев, не оставив окурка, который нужно раздавить, лишь пара волокон табака, которые пастух пустил по ветру. Вдруг мне стало грустно: я почти сожалел, что он нашел меня в овчарне. Лучше бы, наверное, он оставил меня там