Книжная лавка фонарщика - Софи Остин

— Только я, разумеется, не смогу сама сходить на рынок. Кости скрипят.

Эвелин закатила глаза:

— Ладно. Пусть мистер Моррис и пригласил меня на танец, то, насколько он сам этого хотел и насколько его заставили, — вопрос весьма спорный.

— Заставили? Кто?

— Леди Вайолет только и делала, что подталкивала его ко мне.

— Леди Вайолет, очевидно, пыталась помочь! Дорогая, ты, кажется, забыла, что я видела, как ты себя ведешь на подобных мероприятиях. Я знаю, как ты ото всех прячешься. Прямо как паук в паутину! Мне нужно было пойти с тобой, но тебе известно, как я не люблю выпрашивать приглашение, если его не прислали сами. Это ниже моего достоинства.

Эвелин понимала, почему леди Вайолет не пригласила ее мать, — чтобы весь вечер сыпать оскорблениями в ее адрес. Но она не стала этого говорить. Вместо этого она сказала:

— Мне жаль, что все прошло не так, как следует.

— А мне-то как жаль, — ответила мать, опустив взгляд на нетронутое яйцо в белой фарфоровой подставке.

Сидящая рядом тетушка Клара снова прочистила горло.

— То есть на рынок за хлебом никто сходить не вызовется? Мы так и умрем тут с голоду на этой ледяной кухне?

— На дворе конец мая, тетушка Клара. Едва ли здесь холодно, — отрезала Сесилия.

— Я схожу на рынок, — сказала Эвелин, резко вставая. Что угодно, лишь бы освободиться от разочарования матери. — Если составите список, я раздобуду все, что нужно.

— Ну хотя бы кто-то меня слушает, — проворчала тетушка Клара, доставая из кармана бумажку и толкая ее в сторону Эвелин. — Я еще написала, как туда пройти. Иди прямо до моста, после него продолжай дальше. Если доберешься до собора, значит, рынок уже прошла. И оденься поскромнее, дорогая, — чтобы никакого разноцветного шелка. Рынок не место для состоятельной леди, а вот простолюдинка впишется отлично.

— Что за абсурд! — Лицо ее матери побагровело. — Эвелин никакая не простолюдинка. Тетушка Клара, проследите, чтобы она поехала с миссис Биллингем в ее повозке.

— Нет, мама. — Эвелин встретилась с ней взглядом. — Тетушка Клара права. Я больше не леди, по крайней мере не состоятельная.

— Ну конечно ты леди! Ты была представлена самой королеве Виктории! А сколько простолюдинок, как ты думаешь, удостоились чести сделать ей реверанс?

— Как бы то ни было, миссис Биллингем не может все время прибегать по первому зову, — сказала тетушка Клара.

Мать Эвелин встала из-за стола и громко процедила сквозь зубы:

— Думаешь, это все игры? Полагаешь, это просто твое новое развлечение — ходить на рынок пешком и самой покупать там хлеб с сыром? Вряд ли тебе покажется это развлечением, когда ты будешь пересчитывать мелочь у себя в кармане и думать, как сделать так, чтобы ее хватило еще на неделю. Ты понятия не имеешь, что мне приходилось терпеть, чтобы дать тебе достойную жизнь, Эвелин. Если бы ты знала, то не заставляла бы меня так страдать. — Она бросила на дочь суровый, тревожный взгляд. — А теперь прошу меня извинить. Боюсь, от вас двоих у меня началась мигрень.

Она удалилась из комнаты, а Эвелин повернулась к тетушке и посмотрела на нее округлившимися глазами.

— Я не ожидала, что она так остро отреагирует на то, что я пойду на рынок.

Тетушка Клара покачала головой:

— Твоя мать стала леди, потому что вела себя как таковая. Полагаю, она считает, что может перестать ей быть точно таким же образом.

— Возможно, — согласилась Эвелин, вздыхая. — Но рано или поздно нам придется посмотреть правде в глаза.

Маршрут Эвелин на рынок целиком проходил по Уолмгейт — улице, соединяющей густонаселенный, вымощенный булыжником центр города с фабриками, лесопилками и жмущимися друг к другу домами рядовой застройки на восточной окраине. Сама она еще ни разу не ходила в центр, а когда возвращалась оттуда домой с Наоми, на улицах было темно и тихо. Теперь же она слышала, как от кирпичных стен домов отражается металлический звон, доносящийся с чугунолитейного завода, а из трубы на крыше мастерской модистки с шипящим свистом выходит пар. В каких-то домах между верхними окнами было развешено белье, наполнявшее улицу сладким ароматом мыла. Ощутив его, Эвелин снова вспомнила о Наоми и о лаванде, которую она положила в простыни.

И тут ее осенило. Кони-стрит. Конечно! Улица, на которую попросил поехать тот чудаковатый красавец с вокзала, была той самой улицей, по которой они с Наоми шли к трактиру «Черный лебедь». Получается, это там он остановился? В том же трактире, в котором Наоми приглянулся один из ночных портье?

Для такого крупного города, как Йорк, это показалось ей довольно интересным совпадением. Если бы дело было в Риккалле, который был столь мал, что сквозь него могла пройти ось земли и все равно оказаться шире, чем он, в этом не было бы ничего необычного, но здесь, в городе, все ощущалось по-другому — будто среди множества людей ты становился менее заметным. Кому-то, возможно, это не нравилось, но Эвелин определенно не принадлежала к их числу. Ей доставляла удовольствие возможность слиться с темными кирпичными стенами, раствориться среди скромно одетых женщин, проходящих мимо нее. Нужно было внимательно приглядеться, чтобы заметить, из какой изысканной ткани был сшит ее твидовый костюм, или рассмотреть узор из серебряной нити, украшавший манжеты ее рукавов. Но на Уолмгейт все слишком спешили, чтобы что-либо разглядеть. Даже груженые повозки обгоняли ее весьма стремительно: лошади тянули клетки с живыми курами, ящики с овощами и мешки с мукой — все выехали с фермерских угодий за городскими стенами, все — как и она — направлялись к рынку.

По мере того как она приближалась к центру, серые облака на небе потихоньку рассеивались, обнажая голубые просветы и пропуская солнечные лучи, медом льющиеся на крыши домов. Она увидела, как вдалеке засверкала река, и этой красоты хватило, чтобы на мгновение с ее души упал камень, с утра сдавливавший ей грудь: выражение на лице матери, разочарование, читавшееся в ее взгляде. Эвелин знала, что мать не хочет слышать о том, что звезда их блистания в свете зашла. Ее мать желала, чтобы они себе все вернули: Риккалл, свой большой старинный дом, положение женщин с прислугой, со средствами, со статусом. Но если прошлый вечер и научил Эвелин чему-нибудь, так это тому, что им в свете больше нет места. Балы и званые ужины, вечерние визиты и утренняя охота. Если это и было когда-то их жизнью, то теперь перестало ей быть.

Ее отец об этом позаботился, не говоря уже о леди Вайолет.

Чего Эвелин не могла понять, так это того, что все