Шарики патинко - Элиза Шуа Дюсапен

— Это что? — спрашивает бабушка, перегнувшись через мое плечо.

— Папина музыка. Для Миэко.

Я ставлю диски в гостиной. Отец перестарался. Их четыре, весь репертуар. Он переходит с мессы на музыку из фильмов — «Гарри Поттер», «Семейка Аддамс», — импровизирует, смешивая мелодии обоих, затем к серьезному стилю, музыке барокко, Вивальди, концерту Пуленка, потом к «Пинк Флойд», «Роллинг Стоунз», песням «Снежная звезда», «Старое шале». Бабушка раскачивается с закрытыми глазами, выставив руки вперед, как испуганный медведь, который танцует. В следующем письме я замечаю маме, что послушать все это займет не один день. Она отвечает, что отец никогда не прекращал играть для меня и хотел отправить мне все, что у него есть. «Знаешь, — признается она, — он был очень, очень счастлив».

За два дня до отъезда дедушка возвращается из салона раньше обычного. Мы едим вдвоем, бабушка заперлась на кухне готовить выпечку в дорогу. Дом наполняется ароматами меда и фритюра. Бабушка появляется к одиннадцати часам с пакетом дымящихся пончиков — мусорным пакетом объемом пятнадцать литров.

— Больше ничего подходящего по размеру у нас нет, так что я сложила их сюда, хотя это и некрасиво, — говорит она, ставя мешок к моим ногам.

— Я положу пончики рядом с чемоданами, — сообщает дедушка.

— Нет, это для девочки. Для нас я готовлю сейчас. Это не магазинная стряпня. Пусть ребенок поест домашненьких.

К моменту, когда я ее понимаю, она уже снова исчезает на кухне. Я пробую пончик. Он горячий, хрустящий.

Анриетта так мне и не перезванивает. Пойду к ней завтра.

После исчезновения коробок в моей комнате образуется неприятная пустота. Уснуть не получается ни на полу, ни в кровати, и я снова поднимаюсь в гостиную. Делать мне больше нечего. Я в последний раз переставляю чемоданы и выхожу на улицу.

__________

Без цели брожу вокруг дома, поворачиваю на улицу, где продают кожаные изделия, иду вдоль длинного ряда лавок. Манекены без голов лоснятся в витринах, в которых отражаются проезжающие машины. По мере того как я удаляюсь, магазины готового платья сменяются пошивочными ателье, где тяжелыми кучами свалены рулоны дубленой кожи.

Я поворачиваю назад к Ниппори.

Около «Макдоналдса» китаец сматывает и разматывает лапшу вокруг рук, подобно роботу маршмеллоу. Меня обгоняет борец сумо на крошечном велосипеде. Тренировочный костюм, прилизанные воском волосы с пучком на макушке.

Я подхожу к «Глянцу». Дедушка выключил гирлянды, неоновые лампы, подсветку. Я впервые вижу темный фасад здания. В этом уголке улицы только два фонаря, на концах стоянки такси. Раньше я не замечала, что их так мало, — иллюминация от салона патинко освещала все вокруг. Фонари привлекают к себе тучу ночных мотыльков.

Я приближаюсь к своему отражению в стекле. Без игроков аппараты кажутся жалкими. У прилавка горит единственная слабая лампочка. Охранник ночует внутри. Я могла бы попросить у него шарики для Миэко, другого случая не будет. Начинает накрапывать. Капли мелкие и холодные. Осенний дождь имеет вкус ржавчины, и я понимаю, что лето действительно закончилось.

__________

Я иду в «Макдоналдс», заказываю кофе и сажусь напротив панорамного окна. Зачем столько неоновых ламп? — спрашиваю я себя, прикрыв глаза. Как ни странно, кофе кислый. Штормовой ветер бьется в окно. Появляется старик со стаканом на подносе и с дергающимся от тика ртом. Он ищет место. Свободных столиков нет. Он поднимается на этаж для курящих. Непонятно зачем я оставляю свой поднос и тоже поднимаюсь. Старик сидит за общим столом между спящим мужчиной и юношей, который делает уроки. Я хочу сказать ему, что уступаю свое место, но я его не знаю и чувствую себя глупо, а потому снова спускаюсь.

Мое место занято знакомой фигурой. Заплетенные в косу волосы, белые кроссовки с двойным узлом. Я никогда ее не видела без картонных щитов. Грудь у нее полнее, чем я предполагала. Она в джемпере с короткими рукавами. Ест бургер и картофель фри.

— Извините.

Я наклоняюсь к ней, чтобы забрать свой поднос. Девушка, не переставая жевать, немного подвигается. Она дрожит. Кожа на безволосых руках бугрится крошечными холмиками, напоминающими червячков в мокром песке. Я не ухожу, думаю, что сказать, и вдруг понимаю, что она даже не подозревает о моем существовании. Между тем она встает, выбрасывает бургер в контейнер и, выйдя на улицу, ждет у светофора под дождем в желтоватом сиянии ресторана. Когда загорается зеленый сигнал, девушка быстрым шагом переходит улицу и пропадает из виду.

В ту ночь мне снится, как женская фигура скребет землю руками. Как шакал, скользит по переулкам, роется в урнах. Город пуст; возможно, это новогодняя ночь, когда все разъехались к родственникам в провинцию. Женщина останавливается у каждого салона патинко, всматриваясь через стекло. Наконец приходит в Ниппори и садится перед дверью «Глянца». У нее замкнутый вид, но ее фигура источает уверенность. Там всего лишь ремонт. Завтра ей отопрут. Охранник что-то говорит ей изнутри салона, открывает и закрывает рот. Слов я не слышу. Карманы его плаща топорщатся от шариков патинко.

В Синагаве началась реконструкция здания. Дом стоит закованный в строительные леса и затянутый плакатами с изображением будущего отеля «Обещание», и вход я нахожу с трудом. Система лифтов изменилась. Домофон сняли, и отпала необходимость звонить, чтобы получить возможность подняться, однако кабина останавливается за два этажа до последнего. То есть теперь до квартиры Анриетты и Миэко можно добраться только по пожарным лестницам.

Я оказываюсь перед огнестойкой дверью. Стучу. Не отвечают. Меня, наверно, не слышат. Дверь не заперта, и я вхожу на лестничную клетку. Я ее узнаю: мы с Миэко были здесь, когда забирались на крышу. Еще одна дверь, очень тонкая, открывается прямо на кухню.

Никого. В воздухе витает запах чеснока и пармезана. На столе початая бутылка с королевским молочным чаем. По дивану разбросаны книги. Все тонет в полутьме. Я пересекаю коридор и еще больше мрачнею при виде затянутой холстиной шахты лифта.

Я спускаюсь в бассейн.

__________

Анриетта лежит на спине на коврике для йоги и держит ступни руками. Бледно-розовый комбинезон покрывает ее до самых пальцев ног. На экране ноутбука жужжит тренер: «Вдох, выдох. Выполняем позу счастливого ребенка».

— Я здесь, — глупо говорю я с лестницы. — Было открыто…

Анриетта разворачивается и медленно, словно распускающийся цветок, поднимается.

— Давненько не виделись, — говорит она.

— Я вам писала: я болела. Вы не ответили…

Взгляд у нее