Охота за тенью - Якоб Ведельсбю

14

Не знаю, сколько раз за ночь я просыпался на жестком матраце в нашем подвальчике, но уже давно наступило утро. Йохан болтает на кухне с Кирстен, пьет кофе, опять ест булочки с сыром бри и, заметив меня, обрывает свой рассказ на полуслове.

— Доброе утро, доброе утро, — говорит Кирстен, наливает мне кофе и кладет пару булочек на решетку тостера, который начинает тикать, отсчитывая секунды, и вскоре раздается финальное «блим».

Я поддаюсь нахлынувшей внезапно меланхолии, раздумьям о бренности всего земного, вспоминаю маму, которой больше нет рядом, и отца, который в обозримом будущем тоже уйдет в мир иной. Когда он умрет, я довольно скоро перестану вспоминать о неприятных чертах его характера и буду возвращаться мыслями лишь к неповторимым часам, проведенным с ним рядом.

У нас была такая же модель тостера, он всегда стоял на полке в «комнате для хоббита», как мы в шутку называли «комнату для хобби», у которой был свой отдельный вход с улицы и в которой мы привыкли оставлять перепачканную обувь и верхнюю одежду.

Я улыбаюсь Кирстен, кладущей передо мной дымящуюся булочку, разрезаю булочку вдоль, беру блюдо с бри, горгонзолой и плавленым сыром с пряностями и колеблюсь, на чем остановить свой выбор. Тостер опять издает свое «блим», а Кирстен предлагает:

— Попробуйте добавить в горгонзолу чуть-чуть черносмородинового варенья.

Я отвечаю, что это звучит заманчиво, иду в туалет и умываю лицо водой.

— У вас невероятно уютная кухня, — добавляю я, вернувшись за стол и поднося к губам чашку.

— Спасибо, Петер. Это мое самое любимое место в доме. Я сижу здесь, вяжу, слушаю радио, когда остаюсь одна дома, и здесь, в тепле, мы едим, если у нас нет гостей. Да, кстати, тебе привет от Нильсона, — говорит она, повернувшись к Йохану. — Он сегодня поздно проснется, но вы, само собой, увидитесь в сочельник. И вам привет, Петер, и счастливого Рождества.

— Взаимно. Передайте ему привет и поблагодарите за гостеприимство.

Рождество для меня пустой звук, но я люблю приготовить что-нибудь вкусное, посмотреть фильм, выкурить косячок-другой и в заключение прошвырнуться по набережной. Надо не забыть купить что-нибудь на обед.

Мы выпиваем еще по две чашки кофе, и вот мы уже в машине, машем Кирстен через пока не полностью оттаявшее лобовое стекло. Силуэт Кирстен кажется воздушным в широком дверном проеме, и только тут я понимаю, как сильно Мария на нее похожа. Йохан сдает задом на дорогу и газует, покрышки проскальзывают, пытаясь зацепиться за снег.

— Кирстен все еще пятнадцать, хоть и выглядит она на шестьдесят пять.

Мы обмениваемся быстрыми взглядами. Снег заглушает мысли и звуки — ни шума двигателя, ни шороха шин по дороге, — маленький «фиат» превратился в космическую капсулу, летящую в безмолвном пространстве Вселенной.

15

Сидим у меня на кухне, планируем съемки, пьем кофе и обсуждаем, что неплохо бы заказать обед с доставкой. Почти достигли согласия насчет хлеба, острых колбасок и салата с курицей, когда раздается резкий стук в дверь. Спускаюсь по лестнице и открываю. На пороге двое полицейских в форме. Один из них держит у ноги овчарку. У собаки пена в уголках пасти, глаза налились кровью, она рычит и рвется с поводка.

— Петер Беллман?

— Да, в чем дело?

— Мы из полиции Копенгагена. — Полицейский достает листок бумаги. — Есть ордер на обыск, и мы хотели бы войти.

— Но кто его запросил? Что вы ищете?

— Ваше имя значилось в картотеке клиентов одного наркодилера. У вас крупные неприятности.

— Отойдите в сторону! — приказывает второй полицейский.

Гнев закипает у меня в груди.

— Я знаю свои права! Имейте в виду, я не оставлю это без последствий.

— Лицом к стене! Я сказал, лицом к стене! — рявкает полицейский.

На запястьях затягивается пластик наручников. Полицейский с ордером поднимается вслед за мной по лестнице, второй остается с собакой в прихожей. Мой мозг работает на полную катушку. Кто-то написал на меня донос. С чего бы иначе полиции мной интересоваться? Получается, Янус был прав, вот и доказательства! Я чувствую, как ощущение бурлящего счастья мгновенно наполняет меня до краев, не оставляя в теле ни одной свободной клеточки. Но тут вспоминаю о сумке с деньгами и блокноте — улыбка сползает с лица, и я кляну себя на чем свет стоит. Однако сумку со стола как корова языком слизнула, чашки стоят в раковине, и Йохана на кухне нет, как нет его ни в кабинете, ни в спальне. Я опускаюсь на кровать.

— Ну что, будете сидеть и ухмыляться? — негромко спрашивает представитель власти и начинает рыться в шкафу и комоде, выдвигая ящики.

По моим прикидкам ему лет двадцать пять. Он уже знает, как себя вести, чтобы вызвать уважение. Умеет выкручивать руки за спину, распоряжаться, сохраняя безжалостную мину, умеет не задумываясь выполнять приказы, может пристрелить человека и спать после этого спокойно. Весь он — мускулы и агрессия. Сейчас он докладывает по рации своему коллеге с собакой, спрашивая, что дальше делать. Ответ пропадает в треске и писке.

— Оставаться на месте! — кричит он мне. Сапоги громыхают вниз по ступеням.

Быстро подбегаю к окну, ухватываю пальцами крючок и набрасываю его, закрывая створку. Внизу под окном примят снег, и следы ведут в сторону Страндгаде. Я сажусь на кровать. Полицейский возвращается, и я не могу удержаться от смеха.

— Вам нехорошо?

Я не отвечаю. Он продолжает копаться в моих вещах.

— Смотри-ка, — вырывается у него через секунду. Он что-то держит в руке. — Этот комок лежал тут в пачке кофе, у задней стенки шкафа. Старый трюк — чтобы собака не учуяла наркотики. Вы в курсе, что это значит: вы задержаны за хранение наркотиков и имеете право хранить молчание.

— Я понятия не имею, откуда это, — говорю я и тщательно роюсь в памяти. Могло ли у меня лежать такое количество дури и чтобы я об этом не помнил? Возможно. Но могло и не лежать.

— Разумеется, вы понятия не имеете. Вставайте и следуйте за мной.

Я сижу на заднем сиденье полицейской машины и слышу, как шумно дышит за моей спиной собака. Меня могут задержать до выяснения, поскольку уже не первый раз берут с гашишем. Стрелка на барометре настроения опять начинает падать, и в меня заползает усталость отнюдь не физического свойства. Я ненавижу усталость, проистекающую от бессилия и психологической изможденности. Такая усталость не проходит после хорошего сна, нет, она сродни депрессии и не отступает