Завтра, завтра - Франческа Джанноне

Из распахнутого окна второго этажа голос Доменико Модуньо во всю мощь пел «Nel blu, dipinto di blu»[2], счастливо возносясь выше солнца…

– Аньезе! – крикнул Лоренцо, поднимая голову к окну.

Сестра выглянула, упершись руками в подоконник.

– Чего тебе?

– Не заводится, – ответил он с измученным видом и упер руки в бока.

– Ну и ладно. Пойдем пешком, не проблема, – сказала она.

– Каким еще пешком… – пробормотал Лоренцо, поморщившись, и задумчиво закусил нижнюю губу, которая была у него тоньше верхней. Потом снова подошел к «Ламбретте» и стал давить на педаль.

– А бензин-то есть? – крикнула Аньезе.

– Есть, конечно, – ответил он сдавленным от усилий голосом. – Ну же, черт тебя побери!

После очередной попытки мотор «Ламбретты» наконец-то затарахтел. Лоренцо с сияющей улыбкой повернулся к окну.

– Ты готова? Давай, спускайся скорее, пока она снова не заглохла!

– Минуту! – ответила сестра и скрылась.

Аньезе присела на кровать и спешно натянула на ногу левую сандалию. «Вот же черт! Чтоб меня», – подумала она, внезапно замерев. Сняла сандалию и повторила все в правильном порядке: надела сначала правую, а потом левую. Затем встала с кровати, взяла с туалетного столика темного дерева расческу, которая лежала на увесистом, с пожелтевшими страницами пособии по ботанике в твердой обложке, и подошла к напольному овальному зеркалу. Хватило одного взгляда, чтобы понять, что причесываться нет никакого смысла. Ее густые пружинистые волосы еще больше завились от влажности: проведи она по ним расческой хоть раз, и та сразу же застрянет в волосах. Аньезе кинула расческу обратно на столик, но та ударилась об угол учебника и отскочила на пол. Девушка снова посмотрела на себя в зеркало и провела рукой по лицу. Кожа была суховата на ощупь. «Хм, кажется, я слишком много времени провела на солнце», – подумала она. Но никто этого не заметит, в этом она была уверена: ее оливковая кожа всегда выглядела загорелой. Даже ее полные губы были темнее, чем у многих, оттенка увядшей розы, а лук купидона был настолько четко очерчен, что из него, казалось, вот-вот вылетит стрела.

– Аньезе, поторапливайся! – позвал ее Лоренцо, перекрикивая голос Модуньо, продолжавшего витать в небесной синеве глаз своей возлюбленной.

– Иду, иду! – Аньезе выключила маленький радиоприемник на тумбочке и стала спускаться по лестнице, все время выставляя вперед правую ногу. Выйдя из дома, Аньезе прошла под портиком и, ускорив шаг, подошла к брату, который ждал ее в седле мотоцикла с сигаретой в руке. – Вот и я!

Она приподняла край платья, которое доходило ей до середины икры, и забралась на кожаное сиденье позади брата.

– Тебе удобно?

– Да-да, поезжай.

Лоренцо зажал сигарету в зубах и, крепко ухватившись за руль «Ламбретты», крутанул педаль и тронулся с места. Аньезе прижалась к спине брата и положила подбородок ему на плечо. Закрыв глаза, она вдохнула его запах: от него пахло тальком, так же, как и от нее.

Этот аромат сопровождал их с самого детства и стал их визитной карточкой. «О, запахло тальком: это Риццо идут!» – посмеивались над ними одноклассники.

Даже сейчас, когда они оба выросли, они продолжали мыться мылом их детства, «Марианн». Лоренцо выехал за ворота семейной виллы и поехал направо, вдоль оливковой рощи. Метров через тридцать перед вывеской «АРАЛЬЕ» он прибавил газу и обогнал голубой «Фиат–500», его рубашка надулась на плечах, словно воздушный шарик. Аньезе посмотрела на себя в зеркальце заднего вида и широко раскрыла глаза от удивления: ее взъерошенные ветром кудри выглядели точь-в-точь как остроконечная верхушка кипариса.

Они ехали вдоль оливковых рощ и полей, пока над бескрайними деревьями не показалось здание фабрики. Огромная вывеска виднелась за нескольких сотен метров: «ДОМ РИЦЦО. Мыловаренная фабрика, открыта с 1920 года».

Лоренцо сделал последнюю глубокую затяжку и бросил окурок на землю. Перед ними возвышалась арка городских ворот, но парень свернул налево и поехал по дороге, ведущей к порту, вдоль высоких и крепких стен Анжуйского замка с величественными башнями, хорошо видными из любой точки Аралье.

– Как, ты сказал, называется фильм, на который мы идем? – спросила Аньезе.

– А я и не говорил, – ответил с улыбкой Лоренцо, слегка обернувшись назад. – Ну ладно, скажу: «Злоумышленники, как всегда, остались неизвестны».

Они проехали порт, где торговые суда и многочисленные рыбацкие лодки покачивались на морской глади, и продолжили путь в сторону набережной.

– И о чем он? – спросила Аньезе.

– Понятия не имею, скоро узнаем. Но режиссер Моничелли! – уточнил Лоренцо.

– Надо же, – пробормотала девушка.

– Ты хоть поняла, кто это?

– Не совсем, – ответила она и показала на зазор между белым «Фиатом–600» и тротуаром. – Там свободное место.

– Вот тупица! Ты же видела столько его фильмов, – шутливо упрекнул Лоренцо.

– Какие же, например? – спросила Аньезе, слезая с мотоцикла, пока Лоренцо заглушал мотор «Ламбретты».

– Ну, разные, с Тото. «Полицейские и воры», «Тото и короли Рима», «Тото и женщины», «Тото и Каролина»… – принялся перечислять Лоренцо, загибая пальцы.

– А, ну да, – коротко отрезала Аньезе. – Но я совсем не нахожу Тото смешным, ты же знаешь.

– Ты ничего не понимаешь в кино, – сказал Лоренцо, улыбаясь ей большими зелеными глазами, потом обнял ее за плечи, и они вместе пошли в сторону летнего кинотеатра под открытым небом. Аньезе напустила на себя обиженный вид, и брату, который был выше ее как минимум сантиметров на двадцать, пришлось нагнуться, чтобы звонко чмокнуть ее в щеку в знак примирения.

– Подожди, – внезапно сказала она, останавливаясь. – Я не проверила, как там мои волосы. – Она попыталась пригладить непослушные кудри. – Я все еще похожа на кипарис?

– На что? – Лоренцо покатился со смеху.

– Ну наконец-то, вы приехали! – прервал их женский голос.

Лоренцо обернулся и с сияющей улыбкой прижал к себе девушку, приветствуя ее долгим поцелуем в губы.

– Давно ждешь? – спросил он. – Прости, но «Ламбретта» никак не заводилась.

– Прощаю, – сказала девушка, проведя пальцем по заостренному кончику его носа. – А я-то думала, что причина, как всегда, в твоей копуше-сестре.

Она бросила на Аньезе взгляд, как бы уточняя: «Ты же не обижаешься, правда? Я просто шучу!»

Аньезе посмотрела на нее, нахмурившись, но ничего не ответила. Анджела и Лоренцо были парой с самого детства и казались единым целым, как будто были скреплены цементом. Анджела была на два года старше Лоренцо и приходилась сестрой его лучшему другу, Фернандо. В городе все считали ее первой красавицей и сравнивали с Брижит Бардо. Даже Аньезе, которой Анджела никогда не нравилась, была вынуждена признать, что в этой девушке с глазами цвета лесного ореха, обрамленными длинными ресницами, с небольшим слегка вздернутым носиком, покрытым веснушками, и бархатистыми светлыми волосами было что-то притягательное. Лоренцо же был влюблен в нее по уши: он всегда знал, что, когда вырастет, женится на своей Анджеле. В декабре ему должно было исполниться двадцать, и тогда он собирался попросить ее руки, о чем постоянно всем твердил.

– А где Фернандо? Он не пришел? – спросил Лоренцо, оглядываясь вокруг.

– Пришел, конечно, – ответила Анджела. – Я отправила его в бар, купить что-нибудь попить, умираю от жажды. А вот и он, – добавила она с улыбкой, показывая на брата, который направлялся к ним с бутылкой газировки в руках. Аньезе показалось, что Фернандо как будто похудел и постарел с последнего раза, когда они виделись на рождественских каникулах.

– Ну, здоро́во! – Лоренцо раскрыл объятия. Он всегда в шутку приветствовал так Фернандо с тех пор, как тот уехал в Турин – работать на заводе «Фиат».

Друг обнял его в ответ.

– Смотрите-ка, и малышка Аньезе здесь, – сказал он. – Иди сюда, я тебя обниму.

– Малышка… Я всего-то на три года младше вас, – возмутилась Аньезе, пока Фернандо с нежностью сжимал ее в объятиях.

– Я знаю. Но для меня ты всегда останешься малышкой, – ответил он.

– Ну что? – сказал Лоренцо, кладя руку на плечо друга. – Как там, в Турине?

– Эх, Лоренцо, как там может быть… Все по-старому: делаю автомобили, которые никогда не смогу купить, – ответил тот с горькой усмешкой.

– Ты же сам решил уехать, – тут же вмешалась Анджела, вырывая бутылку у него из рук. – И раз продолжаешь там жить, значит, все не так уж плохо.

Она отпила глоток, сверля Фернандо