Завтра, завтра - Франческа Джанноне
– Я за Че Гевару и его повстанцев, – продолжила Тереза, как бы подтверждая, что она коммунистка не только на словах. – Вот увидишь, до конца года Батиста падет, – добавила она, поглаживая косу.
Аньезе смотрела на нее все с большим удивлением. Оказывается, подруге интересно говорить о политике. «Вот только не со мной», – подумала она с легким разочарованием.
Джорджо тем временем прислонился к прилавку, отвернувшись от Кончетты, что, казалось, ее задело.
– Совершенно согласен, – сказал он, обращаясь к Терезе. – Я тоже уверен, что революционеры в конце концов победят. Особенно после наступления Батисты в Сьерра-Маэстре. Теперь они просто в бешенстве и воодушевлены как никогда.
Аньезе слушала их разговор, опустив глаза, словно стыдясь своего невежества.
– А ты, Кучеряшка? – спросил Джорджо с широкой улыбкой, снова обращаясь к Аньезе. – Что ты думаешь по этому поводу? Или тебя не интересует революция?
– Аньезе интересует мыло, – прошептала Виттория, разглядывая свои ручонки.
– В каком смысле? – озадаченно спросил Джорджо, устремив большие голубые глаза на Аньезе.
От этого взгляда ее сердце бешено забилось.
– Я делаю мыло… Это то, что я умею, – ответила она дрожащим голосом.
– Синьорина Риццо – хозяйка мыловаренной фабрики, – объяснила Кончетта, отчаянно пытаясь снова привлечь внимание Джорджо. – «Дом Риццо», видишь? – Она указала на упаковки, сваленные на полу.
Джорджо повернул голову и бросил быстрый взгляд на ассортимент «Дома Риццо». По его равнодушному виду Аньезе сразу поняла, что мыло ему совершенно безразлично, и удивилась, внезапно почувствовав себя уязвленной.
– Что ж, синьоры, – сказал Джорджо, похлопывая по ладони свернутой в трубочку газетой. – Спасибо за компанию, но нам пора!
Он открыл одну из пачек и вытащил сигарету.
– Мы вас еще увидим в наших краях? – спросила Кончетта.
Джорджо пожал плечами и постучал сигаретой по тыльной стороне ладони.
– Может быть, – сказал он и напоследок бросил долгий взгляд на Аньезе. Может быть, он осуждал ее за то, что она ничего не знала о Че Геваре и революции? Или за то, что она не назвалась коммунисткой? Так или иначе, Аньезе показалось, что этот взгляд явно не предвещал ничего хорошего.
Когда парни вышли, в лавке повисла тишина, как бывает, когда главный актер уходит за кулисы, а на сцене остаются одни лишь статисты.
Первой нарушила молчание Виттория:
– А что значит «коммунист»?
– Я объясню тебе как-нибудь потом, – ответила Кончетта, подхватив ее и быстро поставив на пол.
– Откуда ты все это знаешь? – спросила Аньезе у подруги.
– В лицее учитель каждое утро заставляет нас читать газеты, – ответила Тереза и наградила ее многозначительным взглядом, как бы говоря: «Откуда тебе знать, ты же бросила школу».
«Ну и что с того? – подумала про себя Аньезе. – В школе не учат тому, что мне интересно, зато все это есть в справочниках деда». В этом было их с Лоренцо главное отличие: он, хоть и работал на фабрике, все равно собирался окончить лицей.
– А почему ты никогда не говорила мне, что ты коммунистка? – спросила Аньезе.
Тереза бросила на нее насмешливый взгляд.
– Как будто это не очевидно. Я же дочь рабочих.
– Ну, ты все равно могла бы сказать мне об этом, поговорить со мной о политике.
– Да ну, брось. Тебя никогда это не интересовало. Ты же в жизни не читала газет. И потом, ты по другую сторону баррикад и не сможешь понять.
– Зачем ты так? Такое ощущение, что ты злишься на меня…
Тереза вздохнула.
– Я злюсь на всех хозяев, не только на тебя.
– Но я не «все хозяева». Я – твоя подруга, ты что, забыла?
– Причем тут это? Прошу тебя, не будь инфантильной, – отрезала Тереза, не скрывая раздражения.
Аньезе замолчала, расстроенная таким резким ответом. Тереза, наконец, развернула записку со списком покупок и устремилась к прилавку, а Аньезе, глядя на рекламный плакат, нарисованный братом, задумалась: были ли все остальные рабочие на фабрике коммунистами и думали ли их дети так же, как Тереза?
– А тебе что? – отвлекла ее Кончетта, вручая Терезе бумажный сверток.
– Минутку, мама где-то все записала, – ответила Аньезе и принялась копаться в своей холщовой сумке. Наконец она вытащила смятый листок бумаги, на котором неуверенным почерком Сальваторы было выведено: «литр молока и три булочки».
Аньезе подняла взгляд на Кончетту.
– Два литра молока и четыре булочки, пожалуйста.
* * *
В понедельник утром, когда Лоренцо и Аньезе подъехали на «Ламбретте» к воротам фабрики, двое рабочих как раз загружали большие обернутые в упаковку коробки в кузов сине-зеленого грузовичка «Фиат–615». Время близилось к десяти, и весь персонал «Дома Риццо» уже был занят делом, кроме Джузеппе, который, как обычно, не показывался на работе раньше одиннадцати. Иногда он и вовсе приходил после полудня. Несмотря на то что он был «хозяином», Джузеппе появлялся на фабрике последним, а уходил – первым. Полная противоположность дедушке Ренато, который приходил на мыловарню раньше всех и уходил оттуда, только когда «Дом Риццо» окончательно пустел.
Аньезе и Лоренцо были воспитаны в дедушкином духе и, как и он, не покидали фабрику до последнего, пока рабочий день действительно не заканчивался. Именно поэтому работники уже давно привыкли обращаться к ним с любыми вопросами. Все, начиная с Марио, старшего рабочего, если нужно было принять решение по производству, доставкам, ассортименту или чему-то еще, предпочитали обсуждать это с «молодыми Риццо». Так происходило еще и потому, что Джузеппе на любые вопросы обычно отвечал односложно: «Решай сам, мне все подходит», и лишь пожимал сутулыми плечами.
– «Олив» там? – спросил Лоренцо у рабочих, кивая в сторону грузовика.
– Да, уже загрузили четыре коробки, – ответил здоровяк с мускулистыми руками и густыми бровями.
– Рекламные плакаты не забыли положить? – решил удостовериться Лоренцо.
– Да-да, все, как вы нам вчера сказали, – подхватил другой рабочий, невысокий коренастый тип с курчавой седеющей бородой.
– Отлично. Спасибо.
Аньезе прошла мимо двух мужчин, слегка улыбнулась им и помахала рукой. Через плечо у нее была перекинута холщовая сумка, из которой торчали верхушки осенних сцилл.
Вежливо поздоровавшись с остальными рабочими, они с братом закрылись в кабинете.
– Мне нужно будет сделать несколько проб, – начала Аньезе, усевшись в кожаное кресло и поджав под себя ноги. – Для начала надо посмотреть, как поведет себя активное вещество при контакте с горячей смесью: сохранятся ли очищающие свойства, какой будет консистенция и цвет и получится ли их скорректировать, если понадобится…
– Знаю, знаю, – перебил ее Лоренцо, усаживаясь на стол. – Мы сейчас же поручим Марио подготовить все для экстракции. Чем раньше начнем, тем быстрее сможем провести все необходимые тесты.
Аньезе кивнула.
– Пойду поищу его, – сказала она, вставая с кресла.
– Как только приедет папа, обсудим это с ним, – объявил Лоренцо решительно, когда Аньезе уже взялась за ручку двери.
Она обернулась.
– Так сразу? Не лучше ли подождать? Давай сначала посмотрим, что из этого выйдет…
– Я не собираюсь ждать. Хочу, чтобы он знал, что хотя бы мы с тобой занимаемся делом.
– Но он и так это знает… И видит, сколько мы работаем.
– Ты в этом уверена? Если бы зависело от него, он, не раздумывая, послал бы все это, – Лоренцо обвел вокруг пальцем, – к черту.
Аньезе сжала губы, крепко ухватившись за дверную ручку.
– Да ладно тебе, не заводись…
Лоренцо вздохнул и скрестил руки на груди.
– Ладно-ладно, – ответил он, стараясь говорить спокойнее.
Аньезе улыбнулась ему в ответ и потянула дверь.
– Таким ты мне нравишься больше.
– Подожди, я с тобой, – сказал Лоренцо.
Прежде чем выйти, Аньезе посмотрела на брата и неожиданно спросила:
– Ты знал, что Марио – коммунист? – спросила она. – Мне сказала Тереза. Она тоже коммунистка.
Лоренцо широко раскрыл глаза, но Аньезе не могла понять, что именно его удивило: сама новость или ее вопрос.
– Нет, не знал, – наконец пробормотал он. – Но могу предположить, что они все здесь коммунисты.
– А ты? – спросила Аньезе.
Лоренцо пожал плечами.
– Хочешь знать правду, сестренка? Мне вообще все равно. Христиано-демократы, коммунисты, социалисты… Пусть делают что хотят. Я думаю о себе и своих делах, а на все остальное мне плевать.
Аньезе задумалась на несколько секунд, опустив взгляд. Потом снова посмотрела