Сипсворт - Саймон Ван Бой

тяжелее, чем ей казалось, и к тому же, хотя до дома недалеко, на полпути разверзаются небеса. Все содержимое аквариума мгновенно промокает насквозь. Водяные змейки сползают по щекам Хелен. Холод вибрациями отдается в голове, волосы липнут к коже. Идти-то совсем близко, метров пятнадцать еще, вот только дождевые капли, стремительно набираясь, утяжеляют груз. Но хотя ее узловатые руки уже трясутся от перенапряжения, опускать его на землю Хелен не намерена. В доме она сможет рассмотреть содержимое и решить, что делать дальше. Вот так, в рамках физического мира, воспоминания прежде к ней не являлись. Они всегда были невесомы, достаточно сильны, чтобы испоганить день, но ни разу еще не позволяли себя потрогать и подержать в руках.

Аквариум вместе со всем, что внутри, весит плюс-минус как крупный ребенок, и Хелен упрямо идет дальше, подогреваемая тлеющими углями инстинкта.

Пропихнуть аквариум в дверь не так-то просто, надо извернуться. Мышцы рук и шеи сводит, она готовится к удару разрывающей боли в грудь – но откуда-то берутся силы на это последнее испытание. Протиснувшись в дом, она тяжело топает в гостиную и с глухим стуком опускает аквариум на журнальный столик.

Обтерев лицо бумажной салфеткой в уборной на первом этаже, Хелен втаскивает себя наверх по лестнице и сбрасывает мокрую одежду. Набирает ванну, добавив немножко эвкалиптового экстракта. Дрожащее тело блаженно погружается в воду.

В теплой влажной тишине она задумывается об игрушечном аквалангисте. Теперь-то ясно, он всю ее жизнь до сих пор удерживал на месте, точно якорь, брошенный много лет назад и позабытый. Но с какой целью ее не пускают за край? Все, кто был нужен и любим, уже ушли, и за тонкой завесой страха в ней живет желание оказаться там же, где они.

А теперь внизу лежит предмет, норовящий оттащить ее от края, детская игрушка, которая принадлежит ее памяти не меньше, чем чьему-то чужому прошлому.

Вообще-то она с подобными вещами покончила. В этом доме и взглянуть-то не на что. Ни поздравительных открыток, ни писем. Даже фотоальбомы не отправились с ней в большой переезд три года назад. Ну то есть как – она их сожгла. На подъездной дорожке под террасой. Так надо было. Не уцелел даже тот, где запечатлено было путешествие в Новую Зеландию, с девятилетним Дэвидом, когда они всей семьей ели мороженое, сидя на низком парапете и наблюдая, как лодочки устремляются в открытое море, словно покидающие отчий дом дети.

Пар на лице ощущается как прикосновение рук. Хелен снова опускает голову на свернутое валиком полотенце. Закрывает глаза, отгораживаясь от пустых комнат своего дома.

Не будь ее тут, дом мог бы быть чьим угодно.

Когда она приехала, кое-какая мебель здесь была. Кровать без матраса, комод, в прихожей столик на латунных ножках. Ковры и занавески тоже имелись. Все остальное она заказывала по каталогу. Под присмотром Хелен двое мужчин и женщина затаскивали в дом тюки, которые им предстояло распаковать и собрать. Она налила им чаю и дала тарелочку печенья, но большую часть времени просидела наверху, чтобы они могли спокойно переговариваться и работать, не оглядываясь на хозяйку. Ранним вечером двое вынесли упаковочные материалы. Третий завел двигатель и сидел в грузовичке. Стоя на пороге, Хелен предложила дополнительно оплатить им нормальный ужин. В городке было много пабов – если Хелен открывала окно в ночь с субботы на воскресенье, до нее издалека доносились взрывы смеха и пение, точно рябь на поверхности ночи.

Когда она была маленькая, многие местные жители работали на заводах. Один находился неподалеку от ее дома, на другом берегу канала. В первый год жизни на Вестминстер-кресент Хелен каждый день слышала полуденный гудок. Но за шестьдесят лет ее отсутствия там все снесли подчистую, и гудок куда-то уехал среди кучи разбитых кирпичей.

Возвращаться спустя столь долгое время было непросто. Жизнь без нее продолжалась себе дальше, как будто Хелен не существовало вовсе. Уличный рынок, где мама любила поболтать с продавцом рыбы, превратился в автостоянку. На месте рыбного прилавка торчал высокий автомат, берущий деньги за парковку. Магазинчик возле школы, работавший допоздна, чтобы люди туда успевали по дороге домой с завода, никуда не делся, но выглядел и пах он теперь по-другому. Бордовый навес, трепыхавшийся на ветру, сменила белая пластиковая вывеска, подсвеченная изнутри. И касс стало несколько, а раньше только одна держала оборону перед стеной из мармеладок, леденцов и шербета.

Вернувшись через шестьдесят лет, Хелен ощущала свои личные обстоятельства как особенные: когда-то она была избрана для счастья, а теперь точно так же стала мишенью для безысходности. Но позже, прожив столько месяцев подряд в одиночестве, она пришла к осознанию, что подобные чувства – неизбежное следствие старости и более или менее одинаковы для всех. Те, кто на протяжении жизни скупился на любовь, наверное, ожесточаются. А такие люди, как она, каждый свой день наполнявшие до краев, оказываются привязаны к россыпи воспоминаний. Так или иначе, на нее, как и на других, надвигалась великая буря. Вон уже поднимается на горизонте, готовая разразиться. Придет и снесет даже самые заурядные вещи, ни следа не оставит от всего, что, как казалось, ей, Хелен, принадлежит.

2

Хелен открывает глаза. Вода в ванне остыла. Пошевелив руками и ногами, она смотрит в сторону коридора. Ковер тоненький. Когда-то был синий, а теперь бледно-голубой, как утреннее небо. Дверь в санузел она всегда держит открытой – даже когда подтирается, сидя на унитазе, – потому что слушает дом. Услышать там, конечно, нечего, но пустота успокаивает: мысли могут спокойно бродить, разворачиваться, не сталкиваясь. Хелен вылезает из воды и вытирается полотенцем. Рассвет уже наступил, и утро улеглось на мир своей плоской бледной щекой.

Грязный аквариум стоит внизу, протекает.

Хелен одевается и расчесывает волосы. От украшений она давно отказалась, даже от обручального кольца. Это было самое трудное. Но Лен ушел и назад не соберется. Еще она променяла классические дамские тапочки на более грубые, клетчатые, с эластичными задниками и на резиновой подошве. Хелен, конечно, готова к уходу, довольно давно готова, однако если она рухнет с лестницы, утратив способность двигаться, и найдут ее, допустим, через год, это будет как-то несимпатично. Трудно в точности сказать, почему она так считает, – но в детстве ей довелось упасть в заброшенный колодец и просидеть там два дня.

Внизу Хелен заваривает чай, включив радио в прихожей. Молодой мужской голос читает утренние новости. Когда речь заходит о погоде, обещает периодические дожди по всем низменным равнинам. Ничего нового. Но голос заполняет