Моя королева - Жан-Батист Андреа
Я попросил Матти отправиться туда одному. Если Вивиан хочет меня видеть, пусть так и скажет, а если не хочет, то пусть тоже признается. Матти пробормотал, что вот теперь он на побегушках у пайо, я посмотрел на него, не понимая ни слова, тогда он закатил голубые глаза и исчез за соснами.
Я сидел на корточках и качался; мне казалось, прошли долгие часы. Я изо всех сил всматривался в пастбище, мысленно призывая Матти, и в конце концов он вернулся. Появился его огромный силуэт — даже издалека он выглядел великаном. У пастуха была забавная походка: словно его тело не сразу замечало, что он выбросил одну ногу вперед, и торопилось догнать ее. Мне было плевать на его странную манеру перемещаться, я просто хотел, чтобы он дошел как можно скорее.
Наконец он добрался. Сунув руки в карманы, Матти повернулся в сторону плато и стоял, не говоря ни слова. Иногда казалось, будто он обо всем забывал: где находится сам, а где — остальная часть мира. Даже для меня это было странно. В такие моменты он превращался в того самого загадочного Силенси, о котором болтали местные старики.
Я умирал от желания спросить: «Ну что?», но подобные вопросы приносят только плохие новости — это я узнал довольно рано. «Ну что, директор говорит, тебе теперь нельзя ходить в школу». «Ну что, бабушка тебя очень любит, но ее больше нет». «Ну что, Деда Мороза не существует». Список из таких «ну что» очень длинный — длиннее моего рукава.
Однако Матти по-прежнему ничего не говорил, поэтому мне пришлось открыть рот — я не мог устоять:
— Ну что?
— Ну что, они уехали.
Я знал. Вот идиот, лучше было и не спрашивать. Я потянул себя за волосы, стало больно.
Дом закрыт. Матти продолжал, но я не слушал, а побежал туда, чтобы убедиться своими глазами. Замок королевы Вивиан находился прямо за рощицей, и, конечно, там не было тысячи комнат с подсвечниками из лунного камня. Там стояла обыкновенная овчарня с первым этажом из камня и вторым, надстроенным из дерева. Я не верил в россказни о замке, но тем не менее не мог сдержать разочарования. Оно продлилось не дальше самой главной досады: дом закрыт. Я должен был убедиться сам, как тот святой из катехизиса, который не поверил, что малыш Иисус воскрес, и сунул палец в Его раны; меня стошнило прямо в классе, когда кюре рассказывал эту историю.
Вивиан исчезла, забрав с собой наши игры, смех, восхитительные выдумки — и ложь, которая нравилась мне гораздо меньше, вроде той, когда она обещала, что всегда будет рядом.
Я не помню, как вернулся к Матти домой, но знаю, что спал недолго. Так часто бывает, когда я несчастен. Пастух ничего не сказал и продолжал заниматься своими овцами как ни в чем не бывало; в какой-то степени его поведение напомнило о доме, и мне полегчало.
Наконец я поднялся с постели. У Матти был календарь, и я попросил показать, какой сегодня день, затем мой день рождения, потом день, когда он меня нашел. Так я попытался восстановить ход времени, утекшего с тех пор, как я покинул заправку. Конечно, я знал, что такое день, неделя или месяц. Труднее всего приходилось с расплывчатыми словами вроде «давно» или «скоро». Я понял, что оказался на плато в середине июня, потому что Вивиан говорила: до моего дня рождения два месяца. Но разве это было давно, если отсчитывать от той даты, семнадцатого июля? А двадцать шестое августа, день моего рождения, это близко или далеко? Когда я спросил об этом Матти, он ответил, что все зависит от моего терпения, и я совсем запутался. Если время и вправду зависит от меня, то тут уж нам точно всем крышка.
Все-таки я изобрел свой собственный способ измерять это чертово время. Календарь Матти был похож на тот, что висел в отцовской мастерской, только на нем не было девушки в оранжевом купальнике. В ширину он был с растопыренную ладонь: между большим пальцем и указательным помещались начало и середина месяца. Получается, весь месяц — это две ладони. Я ушел с заправки ладонь и три пальца назад — вот и точка отсчета. До моего дня рождения оставались две ладони и один палец, тут тоже все ясно: довольно долго придется ждать, настолько долго, что просто фантастика.
У меня был выбор: уйти и все-таки попасть на войну или же найти незамысловатую работу. Но я решился дождаться Вивиан — может, она вернется. Матти ничего об их планах не знал: та семья приезжала на все лето, и не бывало еще такого, чтобы они уезжали до конца августа. Пастух попытался внушить мне, что закрытый дом — недобрый знак, однако я решил его не слушать. А лучше бы послушал.
Я предложил Матти помощь по хозяйству в обмен на ночлег и еду. Он поинтересовался, имею ли я опыт обращения со скотом. Последняя овца, которую я видел вблизи, была на самом деле Мартином Баллини на рождественском спектакле, но тут я решил солгать и заявил: никто не знает животных лучше меня. Только вот врать у меня не получалось, слова застряли внутри и никак не хотели вылезать наружу, сколько бы я ни пытался. Матти понял, что я вот-вот выйду из себя, и спросил, умею ли я различать перед и зад овцы. Это да, я умел. Тогда он дважды похлопал меня по плечу и сказал:
— Ты нанят.
Думаю, Матти не прогадал: я ни разу не допустил промаха, занимаясь овцами. Вскоре он стал доверять мне все более сложные задания: например, проверить шерсть на паршу или состояние копыт. При малейшем недосмотре могло пострадать все стадо, а на тот момент скота у нас хватало: фермеры с плато доверяли Матти пасти своих животных вдобавок к нашим.
Честно говоря, работа оказалась похуже той, которой я занимался на заправке, но я старался об этом не думать. Матти изготавливал сыр в самой дальней от дома постройке — такой вкусный, что иногда я ел его тайком. Затем нужно было выставить головки в ряд, чтобы пастух не обнаружил пропажи.
Мы с Матти заключили сделку. Когда овцы вечером возвращались, я был свободен до ужина. Тогда я бежал через поля прямо