Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил
– Она с ними занимается, и они мне не докучают, так какое мне дело до того, что они где-то там убивают маленьких зверьков? – ответила ей хозяйка.
– И я сама против этого не возражаю, миссис Макмагон. Нам всем эта девочка очень нравится. Я вам об этом говорю только для того, что если вы увидите, как ваши дети бегают по двору совершенно голые, не беспокойтесь и не вините в этом меня.
– Хорошо, хорошо. Дарую тебе неприкосновенность.
Несмотря на то что старшая горничная не рекомендовала ей слишком часто смотреть в телескоп, Роза эту рекомендацию игнорировала.
Она клала рядом с телескопом небольшую тряпочку, чтобы в случае надобности в любой момент схватить ее и сделать вид, что вытирает с телескопа пыль. Она так его настраивала, что луна была видна как будто с близкого расстояния. Это всегда ее поражало, как если бы она обернулась и увидела, что луна катится за ней по улице. Или что она отворяет дверь к себе в спальню, а луна лежит там себе на кровати, укрытая простыней.
Роза пыталась разглядеть, существует ли на луне параллельный мир. Она внимательно всматривалась, надеясь увидеть себя и Пьеро, стоящих по щиколотку в серебристом песке с протянутыми к Земле руками.
Глядя в телескоп, она всегда задавала себе серьезные вопросы. Кто нас создал? И почему тот некто определил нам находиться посреди всей этой огромной пустоты? Какой в этом смысл? Почему все звезды убрали от нас так далеко? Почему всяких странных тварей поселили на дно океана? И зачем нам дан разум, с помощью которого мы их нашли, если кто-то не хотел, чтобы мы их находили? Интересно, спрашивала себя Роза, если пойти в университет учиться астрономии и математике, смогла бы она ответить на эти вопросы?
Как-то раз Хэйзл тоже захотела глянуть в телескоп. Роза поставила рядом стул, чтобы окуляр оказался на уровне ее глаз. Они по очереди заглядывали далеко-далеко во вселенную. Сатурн походил на коленку, измазанную йодом, Нептун был как заплесневелый персик, Юпитер напоминал наполовину обсосанный леденец, Меркурий можно было сравнить с мраморным шариком, галактики выглядели как раскрошенное печенье и как пена из мыльной ванны, пузырящаяся на ладони.
– Тебе очень повезло, – сказала она Хэйзл. – Ты получишь образование! Наверное, это здорово? Мне бы хотелось пойти учиться и читать толстенные книги по математике как увлекательные романы. Тебе не кажется, что математические проблемы прекрасны, если на них посмотреть? Мне кажется. Они мне напоминают маленьких забавных насекомых, приколотых булавками к пробковой доске. Смотришь на них и думаешь, откуда они такие взялись.
– А я вообще никогда на учителя не обращаю внимания, когда он приходит.
– Ну, это ты зря. Постарайся себя хорошо вести, когда он тебя учит.
– Нет, я не могу удержаться и не быть плохой. Я все время себе обещаю, обещаю, обещаю, что не буду плохой. А потом опять беру и делаю что-нибудь плохое.
– Это потому, что мы девочки. Нам полагается иметь только чувства. Мысли нам иметь не позволено. Замечательно бывает грустить, быть счастливым, сходить с ума и влюбляться, но все это только настроения. Чувства ничего не могут сделать. Чувства – это только реакция. А мне не хочется всю жизнь только реагировать. Мне еще хочется действовать, причем действовать продуманно.
Остальным слугам Роза очень нравилась. На кухне она жонглировала яйцами. Младшие горничные с поварихой помирали со смеху, кричали, что она обязательно все их перебьет.
Она в чулках ходила по перилам. Принося тарелки из столовой, она делала вид, что путешествует. Челядь визжала от восторга, полагая, что у нее не все дома. Им особенно нравилось, когда она изображала, как пытается пройти в открытую дверь, но ее, словно в аэродинамической трубе, выталкивает ветер.
Они еще никогда не видели девочек, высмеивающих людей, которые пукают. Наклоняясь вперед, чтобы что-то поднять, Роза издавала громкие звуки, имитирующие выход газов. При этом все раскатисто ржали. У нее было восхитительное чувство юмора.
Еще никогда Хэйзл и Эрнест не были так счастливы. Роза могла их контролировать просто в силу того, что была ненормальнее самих детей. Они втроем сидели во дворе в сложенных из газет треуголках. Прислуга очень удивлялась, узнав, что она выросла в приюте и ей там не сделали лоботомию.
Как-то ночью Роза сидела у себя в комнате. Весь вечер шел дождь. Мягкий шелест капель по крыше напоминал звук, с которым девочки снимают чулки, постепенно скатывая их с ног. Она скучала по Пьеро.
Роза вытащила из-под кровати чемодан. В нем лежали ее самые дорогие вещи. Она вынула план, который набросала на листке бумаги в трамвае, когда они с Пьеро были еще совсем детьми. Он показался ей самым нелепым планом в мире. Он пришел ей в голову, когда на нее нахлынуло вдохновение. Разве кто-нибудь знает, почему к кому-то внезапно приходит вдохновение? Возможно, это ангел шепнул ей что-то на ушко. По краю листка были нацарапаны какие-то каракули, чем-то напоминавшие виноградную лозу, ползущую вверх по белой стене.
Все казалось фантастичным и глупым. Это походило на придуманную историю, которую она когда-нибудь будет рассказывать детям. Будущее ей сулило лишь роль уборщицы в богатых домах. Больше она ни на что не годилась. Но этот листок Роза продолжала бережно хранить. Это была самая дорогая для нее вещь, вместе с ее детской фотографией. Глядя на то и другое, она с ностальгией вспоминала обо всем хорошем, что было в приюте, забывая обо всем плохом.
Но ей надо было знать свое место.
13. Портрет Пьеро в роли молодого аристократа
Хотя Пьеро был изящен от природы, Ирвинг решил, что может развить в молодом человеке утонченность натуры. Он заставлял Пьеро ходить с томом энциклопедии на голове, стараясь, чтобы фолиант не упал. Вскоре Пьеро достиг больших успехов в балансировании такого рода. Как-то днем, услышав, что на кухне царит необычайное оживление, Ирвинг туда зашел и увидел окруженного прислугой Пьеро: юноша удерживал на голове небольшую табуретку, на которой лежали стопкой три книжки, а сверху помещалось яблоко.
– Никогда никому не позволяй тебе говорить, что не можешь сойти за аристократа. Помни: все это привходящее. Это просто причуды такие. Ты можешь
