Береги косу, Варварушка - Варвара Ильинична Заборцева

День в начале апреля

Новость о том, что папу убили, я узнала в поезде.

Мы с подругой решили выбраться из города к одному храму. Он стоит посреди поля, по которому в начале апреля разливаются сразу две реки. Только в эти дни, когда подступает весна, храм стоит на воде. Помню, как разглядывали его на лекциях по древнерусскому искусству, а теперь направлялись к нему. Чем ближе, чем дальше на юг, тем сильнее ощущала весну. Снег таял на глазах. И вот уже за окном поляна первой мать-и-мачехи.

Не помню, когда в последний раз мне звонила тетя. Увидела ее звонок и сразу поняла: это по делу. Услышала голос и подумала: что-то случилось с бабушкой. О папе даже мысли не возникло, недавно же поздравляла его с днем рождения. И все же тетя сообщила мне то, что должна была сообщить.

Я ничего не успела понять, когда из меня уже вырвался огромный, протяжный звук. Сначала открылся рот, и потом откуда-то из глубины появлялось нарастающее: «А-а-а…» Подруга сидела напротив и все слышала. Схватила меня за руку, которой я вцепилась в колено. За окном проносилась первая зелень.

Оказалось, папу видели последний раз неделю назад в поле, которое обстреливали дронами. Только недавно кого-то смогли вытащить с этого поля. Сейчас папин сослуживец ждет опознания. Решил позвонить сам, до того как сообщат из военкомата дежурным голосом и, возможно, сразу бабушке.

Папа как раз недавно прислал фотографию какого-то поля. Видимо, полдень, солнце за спиной – в кадре большая папина тень. Из силуэта выбивается охотничье ружье, которое взял из дома. То поле южнее наших, земля уже не голая, что-то начинало пробиваться.

Помню, какие они просторные – те земли, что присылал папа. Часто думала, как же там легко обжиться. Не нужны толстые стены, как у нас на Севере. И все же, разглядывая временные жилища папы, просила о том, чтобы он скорее вернулся в крепкий дом и все остальные, кто рядом с ним. К бездомью можно привыкнуть быстро и незаметно, это я поняла за годы студенчества. Зато отказывалась понимать, что папа может не вернуться, хотя уже второй год в поселок привозят его ровесников и ребят моложе. Кажется, очнулась только сейчас, когда представила этого человека, подстреленного дроном, еще точно не зная, это мой папа или чей-то другой.

Силой вернула себя в поезд. Пыталась не оглядываться и не думать наперед, смотрела только на подругу. Вспомнила, как на втором курсе поздравляла ее с Рождеством и узнала, что у нее умер папа. Вспомнила, как впереди была сессия, как мы пережили ее. И вот мы снова рядом. Смотрим друг на друга. И думаю, можно ли не испортить выходной, который подруга взяла ради нашей поездки. Тем более все еще неточно.

Поезд приехал по расписанию.

Дальше пешком. По дороге пробовали вспоминать студенчество, которое только что было, но уже что-то от него отделяет. И все-таки больше говорили о древнерусских храмах – сегодня мы среди них. Пока добирались до того самого, мимо проносились разные церкви. Точнее, это мы проносились мимо них, а церкви стояли.

У одной из них ненадолго остановились. Совсем небольшая, соразмерная холму, на котором стоит уже девятый век. Под одним куполом четыре белокаменные стены – сплошь в рельефах. Мы кружили вокруг церкви и с каждым поворотом видели новые и новые фигуры, вырезанные в камне. Каждую разглядеть невозможно, хотя мы поначалу пытались. Львы, и царь Давид, и Александр Македонский, и Всеволод Большое Гнездо, и многое, что мы не смогли рассмотреть или вспомнить по лекциям. Маленькая церковь казалась необозримой. Думала: надо же как сложили камни, что они стоят столько веков! У нас в поселке тоже была церковь, но ее взорвали. Долго потом лежала неразрывными глыбами, до того прочно были сцеплены кирпичи. И когда вспомнила дом, все вокруг показалось хрупким.

Тетя позвонила. Все подтвердилось.

* * *

Последний раз видела папу в воинской части больше года назад.

О его решении узнала от бабушки. Тогда мы с папой редко созванивались. Пришло какое-то странное время, когда никто не понимает, что происходит, но у всех какая-то позиция. У нас с папой она оказалась разной, даже слишком. Порой было больно слышать друг друга и ранить не хотелось. Кажется, нам обоим тогда показалось, что лучше пока реже общаться. Время пройдет, все прояснится, а мы не успеем наговорить лишнего.

В воинскую часть я приехала сразу, как только узнала. Точнее, сначала позвонила:

– Переубеждать бесполезно – правильно, пап?

– Да, доча, все так.

– Я завтра приеду, меня пустят?

– Пустят, приезжай.

Папа объяснил, на каком автобусе и куда ехать. Всю дорогу проревела, хотя говорила себе: «Кого ты хоронишь? Все живы!» Оказалась в маленьком военном городке, который долгое время был в запустении, а теперь ожил. По нему снова ходили строем. Мне совсем не хотелось разглядывать это место. Я приехала увидеть папу. Таким, каким не знала раньше и, наверное, не хотела знать. Папа – военный. Капитан третьего ранга, служил на подводных лодках механиком. Я родилась в похожем городке, но родители развелись, когда я только начала говорить и хоть что-то запоминать. Мама вернулась в родной поселок. Поэтому первое, что я помню, – это Пинегу. Я росла на реке, на которой выросли и познакомились папа и мама.

И вот я приехала, куда папа сказал, и сначала не узнала его. Впервые увидела в военной форме. Правда, не в морской, как на свадебных фотографиях. Эта форма походная, попроще, но в ней папины глаза были совсем не тусклые, а по-настоящему зеленые. Мы просто шли по улице от остановки до воинской части, а молодые ребята, мои ровесники, отдавали папе честь. В эти моменты он краем глаза посматривал на меня, а мне становилось неловко идти рядом, и, наверное, это было заметно. Думаю, папа ждал другую реакцию, но так и не дождался ее. В тот день он был разговорчивым, и я слушала новые для меня слова, успевая смотреть по сторонам. Однотипные панельки, выверенные кварталы, вроде бы жилые дворы, где даже качаются на качелях. Я представляла, что могла вырасти не на берегу реки, поджидая дедушку из леса с гостинцами от лисички, а в таком панельном дворике, в постоянном ожидании папы