Золотой мальчик - Екатерина Сергеевна Манойло
Ольга отпора не ожидала, заозиралась, точно ждала подмогу.
– Мне нужно по делам, до встречи. – Сильва изобразила «улыбочку» и, не дожидаясь ответа, свернула в сторону Дома быта.
Огромный медведь, призрачный ужас Штормового, не шел у Сильвы из головы. Сильва должна бы его ненавидеть: разрыл родные могилы, сожрал останки бабушки и деда. Но почему тогда чудовище не тронуло их с Анатолием, когда они обмирали в хрупком москвиче перед нависшей когтистой тушей? Почему медведь вступился за ее семью, когда Свирепый со своей отмороженной бандой преградил им путь из Штормового? А вдруг каким-то таинственным образом дед и бабка живут в этом инфернальном звере? Вдруг это они охраняют Сильву от дьявольщины, что завелась в поселке?
Свирепый, что наделал в штаны от медвежьего рыка, встретился Сильве в Москве. И не где-нибудь, а на лавочке возле подъезда родительской квартиры. В столицу Сильва наведывалась раз в полгода, чтобы забрать арендную плату у квартирантов. На этот раз она хотела обернуться одним днем, с автовокзала созвонилась с арендаторами и теперь торопилась успеть до того, как ребятам надо будет ехать на работу. Знакомый двор весь был в черемуховой пене, сюда едва доносился нежный и плотный шум столицы.
Вот и милая скамейка, на которой старшеклассница Сильва допоздна болтала с подружками. Сейчас на ней тяжелой грудой осел какой-то крупный мужик. Что-то в его раскоряченной позе, в тугом наклоне башки заставило Сильву похолодеть от страха. Она замерла. На цыпочках прошла по тропинке туда, где черемуховые заросли были особенно густыми. Отсюда, оставаясь незамеченной, она смогла наконец увидеть лицо мужика. Свирепый!
Одет не по погоде тепло: расстегнутая куртка, грубый скатавшийся свитер, камуфляжные штаны и замызганные ботинки. Свирепый был чисто выбрит, отчего обезьянья морда его как будто уменьшилась. Однако на щеках уже проступали пегие пятна. Наверное, специально привел себя в порядок перед поездкой, чтобы не цеплялись столичные менты, подумала Сильва.
Кажется, Свирепый сидел на скамейке уже давно. Он то и дело принимался раскачиваться, хлопал себя по коленям. Чесал в голове. При этом не сводил взгляда с того подъезда, куда Сильва беззаботно шагала еще пять минут назад. Сильва задохнулась от ужаса, попятилась, выдирая застрявшую сумку из гущи веток. И в испуге, что нашумела, сломя голову бросилась прочь. Вместо того чтобы спуститься в метро, запетляла по переулкам, то и дело оглядываясь, шарахаясь от каждой крупной мужской фигуры. Едва не попав под колеса, на полном ходу остановила такси.
На автовокзале в кассах билетов до Новгорода на ближайшее время, разумеется, не было. Пластиковое креслице в зале ожидания оказалось самым неудобным на свете. Все шесть часов Сильва изнывала, не смея даже выйти на улицу, чтобы из автомата позвонить квартирантам. Пирожки из здешнего буфета по вкусу напоминали мыло, завернутое в картон. Наконец подали автобус до Новгорода. Сильва, заранее купившая место у окна, пустила туда, к радости мамочки, вертлявого пацана, тут же прилипшего к стеклу. Сама устроилась на галерке, там, где по ногам поддувало жаром. Зато отсюда она могла наблюдать за всеми пассажирами: нет ли среди них Свирепого. Ведь он запросто мог заметить ее в кустах, проследить до автовокзала, засечь, каким маршрутом она бежит из Москвы. Не привезти бы эту банду прямиком к золотому мальчику, прямиком к семье.
В три часа ночи Анатолий встречал Сильву на новгородском автовокзале. При виде жены широкая улыбка сменилась озабоченной.
– Ты почему такая взбудораженная? – спросил, перехватывая у Сильвы сумку. – Случилось что?
В машине, а затем и дома Сильва без конца пересказывала подробности встречи со Свирепым. Собственно, подробностей не было никаких, один только ужас, затопивший Сильву до самых пяток. Муж велел ей ложиться, а сам все мерил кухню и коридор беспокойными шагами. Заглядывал к сыну и, судя по звукам, подолгу стоял у окна. Ближе к шести утра зарокотал под его пальцем телефонный диск. Судя по ритму его вращения, муж упорно набирал три или четыре номера. Наконец его соединили. Поздоровавшись с абонентом, он плотно прикрыл дверь в спальню.
Когда переговоры закончились, Сильва, не проспавшая и получаса, выползла на кухню. Анатолий сидел перед стаканом остывшего чая, выложив на стол кулаки.
– С ребятами созвонился, – сказал он с каменным спокойствием. – Они подтвердили, что Свирепый в Москве. Как мы уехали из Штормового, Свирепому фарта не стало. Не золото – слезы одни. На бульдозере своем все сопки испохабил, подрезая борты. Вот ему и занадобился нюхач. Заявился в библиотеку и не то запугал тамошних женщин, не то как-то подкупил, но получил информацию из кадров. Выяснил, короче, адрес твоей прописки. И, видимо, решил дождаться, когда ты там появишься.
В то утро они долго сидели на кухне. Крутили так и эдак, но по всему выходило, что придется опять сниматься с насиженного места. Конечно, маловероятно, но пробить билет Сильвы до Великого Новгорода теоретически можно. Стало быть, здесь небезопасно. Нужно уезжать – лучше совсем покинуть страну. Сбережений у них достаточно, чтобы начать новую жизнь где-нибудь в захолустье у теплого моря. Анатолий двинется с Котом и золотом на машине – из его рук Кота они не вырвут…
И вот теперь настало время покупать билет до Вильнюса. Муж позавчера звонил. Намеками дал понять, что золото все продали. Велел собрать, какие есть, рубли, закупиться лекарствами на первое время, пока не разобрались с заграничными аптеками. Соседям сказать, что семьей собрались в отпуск. Еще дня три-четыре – и Сильва обнимет своего золотого мальчика.
Подумав, что не стоит Ольге видеть, куда она направляется на самом деле, Сильва немного поплутала по району, как делала в Москве, отрываясь от Свирепого, и наконец встала в очередь в кассы, хвост которой тянулся по улице. Мысленно она была уже в самолете. Хочется взять место у окна. Сильва часто летала и каждый раз любовалась пышными грудами облаков, особенно когда их подсвечивает заходящее солнце. Ей представлялось, что самолет несет ее над какой-то волшебной страной, где есть и горы, и равнины, а в разрывах белизны прозрачные озера, на дне которых затонувшие леса, города…
В последние годы Сильва летала и в Даллас, где живет брат, а теперь и мать; и в Москву, и в тот же Вильнюс, куда она перевозила из Штормового золотые слитки. Был знакомый пилот, который проносил сумку через служебный гейт, естественно, за солидную комиссию. Сильва и сейчас хотела взять продажу золота на себя – покупатели много лет были ее контактом, ну и полетели бы вместе. Но Анатолий сказал, что в аэропортах стали тщательнее проверять ручную кладь и их знакомый пилот больше не помощник – экипажи теперь тоже досматривают.
Дурацкая стычка с соседкой заставила Сильву понервничать, и теперь каждый человек в очереди казался ей врагом. Один, будто нарочно, кашлял ей в шею. Другая все смотрела на сухое запястье без часов и недовольно цыкала. Сильва попыталась было держать дистанцию, но сзади ее поджимали желающие улететь. Между тем вокруг потемнело, солнце ушло… Лиловую тучу над головой прошила ниточка молнии, а затем прокатилось глухое ворчание грома. Люди в очереди топтались, напирали, сокращая расстояние между собой и кассами. Какая-то молодая пара вывинтилась из толпы и, держась за руки, по-ребячески припустила к скверу. Сильву кольнуло в сердце и обдало холодом. Поднимаясь на крыльцо, не видя ступеней и только нащупывая их подошвами, она завистливо проводила пару глазами.
Наконец вошла в помещение. Сбоку окошко с надписью «Справочная», наглухо закрытое. В стекле, отделяющем отсутствующую сотрудницу от людской толчеи, Сильва сперва увидела свой поплывший макияж, а затем… Сердце дернулось, как тогда в московском дворе. Сильва не сразу поняла, кто это отражается за ее плечом. Нет, не Свирепый… Географ!
Альберт Эдуардович, поймав в стекле испуганный взгляд Сильвы, чуть улыбнулся. Глаза и зубы с острым клычком показались Сильве одинакового желтого цвета. На географе черный не то плащ, не то дождевик. Этого не может быть! Сильва зажмурилась, а когда открыла глаза,
