Золотой мальчик - Екатерина Сергеевна Манойло
Загорелся зеленый, но такси почти не сдвинулось с места. Сильва поймала беспомощный, влажный взгляд водителя и высунулась в окно. Впереди из автомобилей выглядывали нетерпеливые пассажиры, один повернулся к Сильве и крикнул:
– Дорогу перекрыли! Кино снимают.
Сильва прикинула, что до гостиницы осталось не больше двух километров. А если срезать переулками, и того меньше. Сунула водителю бумажку в десять евро, на предложенную сдачу отрицательно качнула головой и выскочила из «Волги». Как все-таки хорошо без тяжелых сумок. На всякий случай крикнула пассажирам машин, что стояли дальше в пробке: «Там кино снимают! Дорогу перекрыли, надо в объезд!»
Сильва немного потопталась на тротуаре, прикидывая направление, сориентировалась по двум знакомым шпилям и уверенно устремилась в переулок. Она предполагала срезать путь, но узкий, как коридорчик, проход внезапно завернул не направо, а налево. Сильва с полчаса пыталась выбраться из этой средневековой паутины, из внезапных поворотов, тупичков, магазинчиков, кафе и в конце концов окончательно потеряла направление. Теперь она не могла сказать, где гостиница: впереди, справа, слева или, может быть, уже за спиной. Старый город теперь казался ненастоящим, какой-то декорацией к фильму. Сильва, одетая в джинсы и толстовку с капюшоном, чувствовала себя среди этих построек самозванкой.
У рыжего дома с фасадом, увешанным цветочными корзинами, Сильва свернула в обшарпанную арку и замерла. Лязг железа, конское ржание, из мегафона гремит сердитый голос.
– Здесь есть охрана? Кто вообще смотрит за площадкой? Почему посторонние? Уберите детей! Да что за бардак!
Вдруг какофонию прорезал голос Вити: «Мама!»
Этот голос Сильва, как любая мать, узнала бы и в шумной толпе, и во время грозы, да хоть бы при грохоте морского шторма. Еще не успев найти сына взглядом, Сильва раскинула руки для объятия. Витька выбежал из-за какой-то валкой повозки, одетый так же неподходяще, как она сама. Как обычно после разлуки, Витя показался Сильве немного подросшим, сильно похудевшим и, кажется, озябшим. Она прижимала к себе сына и целовала пшеничные его волосы. Они стояли так несколько минут, пока рупор снова не запротивничал:
– Что за дерьмо?! Женщина, это ваши дети? Уведите их отсюда!
Сильва не сразу поняла, о каких детях речь. Она видела только Витю. Проходилась по нему материнским радаром: нет ли синяков и царапин. Бледный, и под глазами голубая паутинка.
– Как ты тут оказался?! – воскликнула Сильва и, отстранившись от сына, поймала раздраженный взгляд мужчины, который управлял камерой, похожей на инопланетного монстра. – Нам лучше уйти отсюда, а где папа?
– Я заблудился, мам. – Витя поспешно нагреб пальцами волосы на лоб.
Сильва нежно отвела золотые лохмы и увидела синяк, уже позеленевший. Ей очень хотелось поцеловать эту шишку, подуть на нее, но она сдержалась, схватила своего золотого мальчика за руку и потащила со съемочной площадки. В других обстоятельствах она, конечно, постаралась бы задержаться и поглазеть на актеров в костюмах, на реквизит, на тележку с камерой, которая ездила вместе с оператором по коротким, но настоящим рельсам.
– Перерыв десять минут! – объявил мегафон.
Тут же забегали ассистенты, заржали кони, засуетились техники. Оператор больше не орал, кивал и показывал большой палец: мол, все исправно. Потом снял из-за уха сигарету, похлопал по карманам, выудил стальную зажигалку, щелкнул, закурил. Подошел, громыхая потертыми доспехами, актер: стальная грудь колесом, муляж старинного меча в бутафорских ножнах волочится по брусчатке. Он двумя руками стащил жестяной шлем, помотал потными кудряшками и жестом пальцев в суставчатой перчатке попросил у оператора сигарету. Чуть поодаль от импровизированной курилки, незаконно вторгшейся в Средневековье, стояла девица в длинном, расшитом золотыми и красными нитями платье. Пальцами в грубых кольцах она отодвигала от лица длинную блондинистую прядь (явно парик) и языком, очень вульгарно, будто лягушка, слизывала подтаявшую пенку мороженого, держа рожок на отлете. Заметив Витю, девица отвернулась. Сильва подумала, что так делают все взрослые, застуканные детьми за поеданием сладкого. Кстати, дети! Сильва резко остановилась. Да, ей не показалось: аккурат за сыном держалась девчонка непонятного возраста.
– Как тебя зовут, девочка? – Сильва сдержанно улыбнулась – пожалуй, слишком холодно для знакомства с ребенком.
– Саш-ш-ша, – прошептала девчонка и спряталась за Витю. – Надежда Ералаша.
– Саша, а как дальше?
– Да можно просто Саша!
– Мам, мы тебе все расскажем, – пообещал Витя совсем как взрослый, но по-детски почесал нос. – Она со мной!
– А я тетя Сильва, можно просто Сильва. Где твоя мама, Саша?
– Была, да сплыла! – Саша шлепнула Витю по руке. – Сегодня не день землекопа, не ковыряемся в носу.
– А почему ты идешь с нами? – Сильва беспомощно поозиралась. – Тебя тут не потеряют?
– До пятницы я совершенно свободна! – Сашка вроде улыбнулась, но лицо ее сделалось показательно несчастным, как у детдомовских в телешоу про благотворительность.
– Мам, да все объясним, давай только уйдем отсюда.
Сильва доверилась сыну. Это было приятное чувство. Вдруг на несколько минут позволить ему быть взрослым и решать не только за себя, но и за нее, как всегда делает Анатолий. Они выбрались из съемочного павильона-лабиринта, кивнули толстому охраннику, точно запоздало поздоровались, и вышли наконец на какую-то старинную улицу. На удивление безлюдную.
Сильва вдруг поняла, что она почти одного роста с сыном. А ведь еще недавно, чтобы говорить с ним глаза в глаза, она опускалась на колени или наклонялась. Внезапно ее обдало холодом: она знала это предчувствие. Сейчас будут плохие новости. Окажись здесь Анатолий, он положил бы на плечо жены свою ручищу и быстро уладил любой вопрос. Сильва попыталась придать голосу мужнину жесткость.
– Где папа?
– Наверное, в гостинице, мам! – Витя покосился на Сашку, будто она могла знать ответ. – Я его не видел со вчерашнего дня.
– Что? – Сильва вздрогнула. – С папой что-то случилось?
Чем дольше сын рассказывал свою историю, тем сильнее Сильва кляла себя за то, что отпустила ребенка с отцом. Она не просто плохая мать, а вопиюще плохая, ничтожество, монстр. Если бы они поехали вместе… Потом заговорила девчонка, понесла рифмованную околесицу. Она производила очень странное впечатление: то казалось, что у нее задержка развития, то проступала внезапная взрослость. Сильва несколько раз перебивала Сашку, просила говорить помедленнее.
Лучше бы она ни слова не поняла. Лучше бы девчонка оказалась дурочкой, которую Витя уволок с собой по глупости, ведь он никогда не встречал детей, «не таких, как все». Уволок от любящей матери, которая сейчас страшно переживает и места себе не находит. Вдруг Витя резко схватил Сильву за руку. Из-за угла послышался гром копыт и заливистое ржание. Громадный жеребец, покрытый железными пластинами, несся прямо на Сильву, и в этой узкой пешеходной улочке некуда было метнуться с пути животного. Сильва прижала детей к ближайшей стене, но конь, казалось, занимал собой все пространство и чуть ли не царапал латами старую штукатурку. Со съемочной площадки несся взбудораженный гул, лай мегафона, что, очевидно, еще больше пугало животное.
Сильва видела эту сцену как в замедленной съемке, будто режиссер уже снял свое кино и теперь листал кадр за кадром, рассказывая, как на площадке произошла трагедия. На деле же все это заняло не больше минуты. Вдруг девчонка вывернулась из Сильвиной хватки, сложила указательные и большие пальцы рук так, будто фотографировала лошадь.
– На пленку Konica снимаю я коника! Замри, коник! – крикнула Сашка.
И конь действительно встал как вкопанный, задрожал, звякая доспехами и спуская на узорчатые удила густую пену.
– Чик-чик! – Сашка сделала
