Где дом и дым глубин и алый - Александра Васильевна Зайцева

Река слепила солнечными зайчиками, тихонько плескала в каменные берега, шептала. Круизного теплохода не было, но по выложенным плиткой дорожкам прогуливались сонные собачники, а чуть в стороне, на причале, уже расселись по складным стульчикам рыбаки. Диник сообщил, что вон за тем деревом есть качели, можно? Лена не успела ответить, он уже умчался, и почти сразу послышался мерный качельный скрип. Ну и ладно, пусть. Она одна подошла к воде. Высоко. Гранитный парапет по пояс, отсюда в глубину не заглянуть. Не опустить в неё руку, не рассказать о себе. Только и видно, как скользят поверху блестящие лучи да клубится под ними тьма.

Юля вызвала полицию. Марина подписала протокол, спросила, надолго ли его забирают. Оказалось, до завтра. В крайнем случае подержат в КПЗ два дня, но вряд ли. Он же не буянит. Он и правда присмирел, стоило появиться парням в форме. Поздоровался, вежливо ответил на все вопросы, покорно пошёл к машине. И от этого стало только страшнее.

Юля сказала: смотри, как бы у тебя детей не забрали. Сказала: ты им никто, не ори, по закону – никто. Этот вытворит ещё что-нибудь, вот увидишь. И что тогда? У них бабка есть, близкая родня, ты при чём? Мало ли что они хотят, кто их слушать станет, они же дети.

А Лена с Мариной тряслись и толком не соображали. Диник молчал и дёргал ногой, негромко ударяя пяткой в пол. Быстро-быстро. Наверное, нечто похожее чувствуют люди, которые выбрались из-под завала и теперь ошалело ощупывают себя, не понимая, что и почему рухнуло. Оглушённые, недоумевающие. Но какими бы ни были причины, оно уже обвалилось. Зато можно ещё держаться друг за друга. Главное – не разлучаться. Только не это.

Они решили уехать. Срочно, пока он не вернулся. Пока все целы и не случилась настоящая беда. Пока не влезла бабушка Люба, которая бывает очень деятельной и беспощадной. Пока есть возможность. Но если Марина по документам чужая Лене и Динику, её могут обвинить в похищении, да? И наверняка полно каких-то других законов и статей, мы же не знаем. Надо спрятаться, сказала Лена. А Диник сказал, что надо взять его рюкзак, нельзя его оставить, без него не поеду. И: мы ведь не навсегда? Конечно, не навсегда, отдохнём немного в другой обстановке, поразмышляем, соберёмся с силами, и домой.

Нам просто нужно успокоиться, вот и всё. Где-то, где мы не будем бояться.

«Он нас любит», – снова подумала Лена и сжала в кармане маленький телефон. Сейчас бросит его в реку, это просто. Но тогда оборвётся что-то важное, снова не станет связи с папой. Человек не виноват, что запутался. Никто не виноват. Некоторые вещи просто происходят.

Лена достала телефон, поднесла к глазам. Кусок стекла и пластика. Ничто. Папы в нём нет.

И если некоторые вещи происходят, с ними приходится жить.

Лена не знала, что тётя Руза дала Марине, и не спросила – не ответит же. Но Марина успокоилась. Вернее, стала заторможенной. Ходила по комнатам, тёрла тряпочкой всё, что попадалось под руку, и загадочно улыбалась. Как пьяная, хотя пьяной она не была. Диник рисовал. Лена не сразу поняла, что не так, а потом дошло: он больше не тянул своё всегдашнее «умм». Сама же она как-то отяжелела, видимо от постоянного напряжения и недосыпа. На автомате помогла тёте с обедом, сняла с верёвки выстиранное бельё, потом доползла до дивана и провалилась в сон, как в глубокую яму. Разбудили гудки водовозки. Тогда Лена встала и, не умываясь, не причёсываясь, побрела за водой.

Она носила баклажки как заведённая, не глядя на жильцов и не вслушиваясь в их разговоры. Нарочно не заметила вопросительный взгляд Александры Антоновны, даже не кивнула Ване. Когда-нибудь потом, завтра. И чего они все галдят? Вот коричневый дед, он умный. Хорошо быть коричневым дедом: безучастно сидеть под деревом, размеренно дышать, слушать собственный пульс и ничего больше. В полном покое. Дерево тоже умное, неподвижное и словно неживое из-за голых веток и толстой коры. А Лена не такая.

Поэтому вечером она постучалась к тёте Рузе. Ответа не дождалась и вошла в запретную комнату без приглашения. Тётка – любительница церемоний, но сейчас Лене не до игры в королеву и приблудную овечку. Потерпит.

– Чего тебе? – недовольно буркнула тётка, не отрывая взгляда от книги. Она устроилась в глубоком кресле под торшером так, что лампочка освещала только страницы и её руки, а лицо оставалось в тени.

– Я не должна была называть вас мошенницей, мне стыдно, – ровно сказала Лена.

– Врёшь.

– Почти.

Руза перевернула страницу. Лена покосилась на картину с верблюдом.

– Это всё?

– Нет. Я пришла попросить, – Лена понимала, что надо бы подпустить в голос раскаянья и мольбы, но не получалось. – Я знаю, что вам не нравлюсь. Но пожалуйста, если вы не мошенница, пожалуйста, помогите папе. Вы ведь можете?

Пухлые руки тётки положили книгу на колени, пальцы сцепились в замок.

– Я – нет.

– А Александра Антоновна? Она может?

– Что за идиотские вопросы. Я тебе говорила. Он должен сам.

– Да, помню. Но человек не всегда способен захотеть сам. Например, тот, кто собой не владеет. И что ему делать, на что надеяться? Разве его надо бросить?

– Хочешь бороться за него?

– Да!

– А с кем?

Бесполезно. Всё бесполезно. Лена не ответила, но этого и не требовалось. Развернулась и вышла, хлопнув дверью посильнее. Пусть знает.

Дверь захлопнулась намертво, не сдвинуть. Но иначе здесь и не бывает. Лена прижалась к ней спиной и вгляделась в длинный узкий коридор. Бетонный пол, стены выложены светлым кафелем, на потолке помаргивают тусклые лампочки.

– Прекрати, – тихо сказала Лена.

Она зажмурилась, постояла так, надеясь, что каким-то чудесным образом снова окажется в тёткиной квартире, но нет, коридор никуда не исчез – кафельный тоннель, какие показывают в фильмах ужасов про заброшенные больницы.

– Не хочу, хватит! – Он не пугал Лену, просто ей надоело, всё надоело, в том числе и дом с арками.

Далеко-далеко, в самом конце коридора, погасла лампочка. Через пару секунд – ещё лампочка, потом ещё. Они выключались одна за одной, по цепочке, так, что тьма надвигалась на Лену постепенно.

– Иди к чёрту.

Лена сползла на пол, уселась, подтянув колени к груди, и стала наблюдать, как мрак отщипывает от коридора по кусочку, делая его всё короче. А когда света не стало совсем, Лена опять опустила веки. Вот и ладно, вот и