Письма с острова - Татьяна Борисовна Бонч-Осмоловская

По плитам пугает мышь,

Но мыши, не зная слов,

Прячутся в сумраке снов.

Попробуй открыть окно —

Поднимется пыль. На лету

Запляшет, сыграет кино

Про счастье, добро, красоту —

Все видно в пыли на свету.

За дверью – просторный зал.

По стенам, в рамках картин

Моих двойников глаза

Скрывает вуаль паутин.

И все молчат, как один.

В доме, уютном, как сон,

В камине зажгу огонь.

Слева возляжет дракон,

А справа, тревожа покой,

Мается скукой конь.

Я свистну старого пса.

Мы будем смотреть на свет.

Уляжется пыль на места,

На кресла, на пламя. Нас нет.

И дома старого нет.

Письмо тридцатое

Макро Полюс

– Милочка, передай за билет.

Я, кажется, задремала и не заметила, что в маршрутке был кто-то еще. Заскочила на бегу, хотя чего уже торопиться – почти полночь, завязывать нужно так поздно с работы возвращаться. Трудовой героизм до добра не доведет. Нужно уметь говорить начальству «нет», а то нашли незаменимую за полчервонца. Вышли на международный уровень, в девять утра – совещание с японцами, в девять вечера – с американцами. Большие боссы совещаются, а я такая перевожу, при параде: туфли, юбочка, косметика, маникюр, как полагается. Потом ночью при всем параде еду в мои ебеня! А завтра, самое нелепое, снова с утра на месте, у них новое совещание!

– Милочка, передай за билет, будь добра.

Ко мне протянулась птичья лапа с зажатой в кулачке монеткой.

Отвратительная, тонкая лапа с выпирающими косточками и дряблой, в пятнах, кожей, исходящая не то чешуйками, не то иной слоистой поганью. От второй фаланги до лучезапястной косточки лапа была затянута в сетку ажурной перчатки, только подчеркивающей кожный ужас. Лезли напоказ искривленные ногти в потрескавшемся бордовом лаке. Из кулачка птенчиком, вываливающимся из гнезда, торчит монетка.

Я задержала дыхание, но на меня уже наползло лакрично-розовое облако, заглушившее ароматы скромной городской весны и взвесь мутных человеческих миазмов, сконденсировавшихся за день внутри маршрутки.

Осторожно, чтобы не прикоснуться к зараженной коже, я вытащила монетку из скрюченных пальцев и протянула в сторону черноволосой макушки водителя.

– Дорогуша, – холодные старушачьи пальцы сомкнулись на моем запястье с резвостью кошки, упавшей на мышь, – погоди-ка. Погляди на денежку, ту ли я дала.

От неожиданности я вдохнула полные легкие ее приторного одеколона вместе с мелкой пудрой и пылью. В глазах защипало, водительское кресло расплылось и пошло волнами.

Не люблю трогать лицо грязными руками. Я постаралась сморгнуть. На ладони, постепенно проявляясь сквозь слезы, лежала совершенно неправильная монета. Ни один проводник ее бы не принял. Я должна была сразу почувствовать – хотя бы по весу: она была толще и существенно тяжелее обычных. И холоднее. Душной майской ночью, в пыльном мегаполисе, в воняющей кислой капустой и подгорелой рыбой маршрутке, монета жгла ладонь серо-синей стынью. Из матовой черноты проступала то ли керосиновая лампа, то ли аптечная склянка, увенчанная коронами и увитая по краю подобием свитка. Такие отвороты рисуют на корпоративных наградных грамотах. По другой стороне монеты стелился венок древесных листьев, завязанный понизу витиеватым бантом, с надписью по центру в две строки: MACRO POLUS. Большой город. Мега, макро – что больше? Мега больше, я живу в мегагороде, еду в ночной маршрутке и рассматриваю старинную восьмиугольную монету. Монета к тому же была восьмиугольной!

– Не та монета, – подтвердила я.

– Как же быть мне, дочка? – она глубже вонзила когти мне в руку. – Чем расплатиться?

– Давайте я за вас заплачу, эту у вас не примут.

– Милочка, выручи, коли так.

Когти освободили мое запястье. Кошка выпустила мышь, только чтобы перехватить поближе к горлу.

– А эту себе забирай, если хочешь.

Она вдавила мои пальцы в ладонь вокруг монеты.

– Хорошо, женщина.

Не разбираюсь я в нумизматике, но знаю, кого спросить. Ерунда, скорее всего, что, старуха из подпола отрыла фамильный клад? Но чем черт не шутит, поинтересоваться стоит!

Зажмурившись до светлячков, чтобы прогнать тьму, наплывающую на меня, свободной рукой я достала деньги из кошелька и ткнула в плечо водителя. Тот, не глядя, забрал монетки, кинул на блюдечко от монпансье перед собой. Холод прожег мне ладонь до костей, туман поглотил меня, и я разжала руку. Звон застучавшего по полу восьмигранника слился с коротким трезвоном монеток перед водителем, с волной чистого аромата сирени и журчащим голосом:

– Остановите здесь, будьте добры.

Сирень зашелестела, запела, взмыла в прозрачные небеса.

– Выходи, слушай, обратно сейчас поеду.

Я протерла глаза. Сухие, тонкие, ломкие пальцы, обвислая кожа в россыпи крупных веснушек. Распухшие суставы, скрюченные пальцы, невыносимо ноющие в туфлях-лодочках. Тонкие старушачьи ноги из-под мини-юбки. Боже, как я завтра на работу приду в таком виде!

– Выходи, а? – водитель тянул меня за блузку.

– Где я?

– Конечная остановка, приехали уже. Давай-давай, доброй ночи.

– Подождите, пожалуйста. Что-то случилось, я спала?

– Главное, что проснулась, бабуль. И кто тебя из дома выпустил? Давай, выходи.

Я встала, я попыталась встать на ноги. Невозможно подняться, невозможно ходить на этих каблуках! А босиком? Мое тело закряхтело, когда я наклонилась сбросить туфли. Какое там сбросить! Вылезла, сгибая пальцы и проворачивая ступни. Резиновый коврик охладил ноги. Монета! Во всем виновата монета. Но где она?

– Вот и ладно, бабуля! Давай, шагай себе.

Не могу я идти. В голове туман, ровный, тяжелый фиолетовый туман.

Что было на той монете – MACRO POLUS? Какая я дура! Да не город это, не макрополис, а макропулус, средство омоложения! Отдала монету, и вместо девяноста – тридцать. Но вместо тридцатника – девяносто, той дуре, которая согласилась взять! Все дело в монете. Тетке ее кто-то подкинул, она подкинула мне, а я и схватила. Найти, заглянуть под сиденье!

Я опустилась на четвереньки.

– Эй, так дело не пойдет! Вставай давай!

Он схватил меня щупальцами кальмара, изловившего невинного кита, встряхнул, так что кости скрипнули, подтащил к двери маршрутки.

Мои ноги волочились по полу, руки висели вдоль обрюзглого тела, в спину впивались острые пуговицы куртки водителя, но я все шарила взглядом под сиденьями. Блеснуло? Сверкнуло?

Он выволок меня наружу, бросил в ночную стужу, швырнул на скамейку под навесом.

– Подождите! Пожалуйста! Моя монета укатилась!

Он вернулся в машину, бросил в меня сумочкой и туфлями.

– Все твои денежки