Монгольский след - Кристиан Гарсен

«А потом, поговорив с ним, сразу уедете?»

«Нет, не думаю. Вы вот что, спросите у этого Амгаалана, не собирается ли он отвезти меня повидаться с кем-нибудь в другом конце страны».

«Значит, приедете примерно на недельку, с возможностью продлить визу», — предложил он. На том мы и порешили.

— Да ладно, не переживайте, — сказал я ему, — все обойдется. Сейчас еще слишком рано: пока что пройдусь по городу, осмотрю монастырь, выпью где-нибудь настоящего кофе, а потом найду этого Амгаалана. А с вами, если не возражаете, встретимся завтра в девять утра — прямо здесь, под гипсовым орнаментом.

Он приподнял брови:

— Орнаментом?

— Ну да, я про эту вот цветастую лепнину над нами, видите? Из небольших скрученных штуковин. Никогда этот китч не забуду.

3. Блеф в чистом виде

Там были четыре курицы, две спящих собаки, поросенок с подрагивающей щетиной, таз с прозрачной водой, на поверхности которой агонизировал скарабей, и стайка чумазых детей, с хохотом бранивших меня. Я сократил осмотр монастыря, поскольку торопился повидать Амгаалана Отгонбаята. Ведь и так уже перевидал десятки буддистских монастырей. К тому же, при желании я мог в любой момент туда вернуться. И потом, в нем нет ничего такого уж необычного, разве что ему удалось выстоять, когда все другие монастыри в стране, или почти все, были разрушены, а монахи из них казнены в 1937-м по приказу монгольского Сталина по имени Чойбалсан[5], что помешало другому Сталину, настоящему, аннексировать Монголию, поскольку тот уже мог считать ее своей вотчиной, — все это я почерпнул из карманного путеводителя. Так что я зашел в пару храмов, окинул взглядом огромную статую Будды и молитвенные ручные мельницы и вскоре удалился. Уже в нескольких десятках метров от монастыря начинался «юртавиль», отделяющий его от шумного проспекта Их Тойруу (что означает «Большая кольцевая дорога»). Под необъятным пасмурным небом углубился в унылые грязные переулки, обозначенные рядами юрт и запруженные детворой, домашними животными и скелетами мотоциклов. Женщина, долбившая что-то в синей бочке, бросила на меня холодный взгляд, другая, с сигаретой в зубах, задала мне какой-то вопрос, но я ничего не понял. Она посмотрела на меня, как на слабоумного, и не стала повторять. Третьей, одетой в голубой тренировочный костюм Adidas, я догадался показать бумажку с именем и адресом Амгаалана. Она указала рукой на проулок, ведущий налево, и нырнула в свою юрту. Кажется, я добрался. Этот проулок ничем не отличался от того, по которому я дошел до поворота. Собака, похожая на лисицу, неотрывно смотрела на меня из своего укрытия, но не лаяла. Я повернулся проверить, следит ли за мной женщина в «Адидасе», оказалось — нет. Двинулся вперед. Вдруг из-за какой-то бочки появился мужчина, довольно грубо окликнул меня, приблизился и слегка оттолкнул. Глаза у него были налиты кровью, он продолжал горланить. Самбуу советовал мне остерегаться карманников, но теперь опасности, что обчистят карманы, не было: все ценное я переложил из них в пояс. Я, в свою очередь, оттолкнул мужчину и прикрикнул на него рассерженным тоном. Он перестал приставать и убрался восвояси, даже не обернулся. Это был блеф в чистом виде, и я к нему оказался готов. Из юрты неподалеку на шум короткой стычки вышла женщина. Довольно красивая, со строгим, даже высокомерным выражением лица. Спортивный костюм на ней был зеленого цвета, но той же марки. Воспользовавшись моментом, я показал ей свою бумажку. Она направила меня в соседнюю юрту. По пути я перепрыгнул, почти не зацепив, ручеек с грязной водой, миновал четырех куриц, двух спящих собак, поросенка с подрагивающей щетиной, тонущего скарабея и стайку чумазых детей, с хохотом бранивших меня. Дверь была открыта.

Внутри я увидел высокого молодого человека с обильной черной шевелюрой — он, прихлебывая что-то из чашки, курил сигарету и читал. Увидев меня в дверном проеме, он на русском языке пригласил войти — что я, пригнувшись, и сделал. В первую очередь я осведомился, не его ли зовут Амгааланом Отгонбаятом, на что он утвердительно кивнул головой, потом я представился сам — мол, Розарио Тронбер — имя, кажется, его не особо удивило или заинтересовало, затем я пояснил, что не намерен долго отвлекать его, поскольку мне всего лишь нужно справиться кое о чем, и наконец, посетовал, что не очень-то хорошо говорю по-русски.

— Никаких проблем, — ответил он, — если хотите, можем разговаривать на французском.

Амгаалан предложил мне присесть и выпить чаю. Интерьер у юрты был почти аскетическим: кровать, небольшой стол, два табурета, комод с выдвижными ящиками и невысокий шкаф (на нем стояли несколько книг и зеркало, облепленное фотографиями), печка, какие-то бидоны, велосипед, пол был укрыт потертым линолеумом. Я немного замялся, не зная, с чего начать. Да и не было особо чего начинать.

— Меня предупредили, что какой-то европеец ищет встречи со мной, — любезно заполнил он паузу, — видимо, это вы и есть, но я хотел бы знать, где вы взяли мое имя. И чем могу быть полезен?

Протянутую им пиалу я принял, как меня учили, правой рукой.

— Итак… Это может показаться забавным или нелепым, но дело вот в чем: пропал один из моих друзей, и вероятно — в Монголии. Во всяком случае, от него нет никаких известий уже где-то с месяц, а последний раз он позвонил на родину из Арвайхээра[6]. И никому не сказал, зачем гуда поехал. Собираясь в дорогу, оставил записку, из которой можно понять только, что поездка в Монголию как-то связана с исчезновением его друга — с ним я не знаком. А еще он оставил или, вернее, забыл рядом бумажку с тремя именами: одно принадлежит тому пропавшему другу, другое — еще одному человеку, а третье — ваше. И вот я подумал: может быть, вы что-нибудь знаете, что с ним приключилось.

Он отпил глоток чаю.

— Как зовут вашего друга?

— Эженио Трамонти.

— Итальянец?

— Нет, француз.

Он отрицательно качнул головой, продолжая смотреть на дно пиалы.

— А как зовут второго, что исчез раньше?

— Евгений Смоленко.

Он вдруг выпрямился и внимательно посмотрел на меня.

— Это русский, — сказал он уверенно.

— Да. А возможно, украинец или белорус.

— И упоминался еще один человек?

— Шошана Стивенс — думаю, англичанка.

На лице Амгаалана отразилась крайняя степень недоумения. Он поставил свою пиалу на столик.

— Сожалею, но о вашем друге я никогда не слышал. Есть, конечно, ничтожная вероятность, что мы с ним пресекались где-то во Франции, а я потом об этом забыл. Я ведь учился там два года. Это