Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

Через год после свадьбы, Ирини получила от Катерины письмо с фотографией двухмесячной внучки Варвары. Имя-то какое! Грубоватое, что ли? Дочь просила Ирини скорее продать дом, приехать на жительство, помочь с ребенком. В письме она объясняла, что тогда и Женю будет легче прописать, когда та приедет после окончания техникума. Еще на свадьбе Катерина в разговоре с Женей заикнулась, что была бы рада, если б сестрица приехала к ней на жительство. Места немного, но некоторое время Женя могла бы пожить и осмотреться, прописаться, а там и с работой не было бы проблем. Катя специально ездила в управление «Чайсовхоза» и выяснила, что сестру прописать она никак не сможет, а вот маму, по закону, обязаны прописать к дочери. А уже к матери прописаться могут все остальные дочери. Так, что не следует Ирини терять времени и пусть скорее едет. Катя намекала, что с мужем у нее не все ладно потому, как оказалось, любит закладывать за воротник, как и его отец. Ирини не знала, что и делать. Мечта ее уехать в Осакаровку опять отодвигалась, на неопределенное время. Да и Женя, приезжавшая недавно из Алма-Аты уговаривала ее, хотя бы на время, переехать на Кавказ с тем, чтобы она смогла там прописаться.

– Мама, ну сама понимаешь, что меня ждет в Осакаровке? – настойчиво убеждала она мать, – работы нет. Ее и здесь, в Джамбуле, не просто найти. А город Сочи большой, курортный город. Там и торговля лучше идет и жизнь другая. Я была там один раз, и теперь просто заболела желанием жить только там. Это же наши родные места, в конце концов!

– Ну, а как же твоя мать, которая хочет жить около братьев и сестры?

– А около дочерей тебе не хочется жить? Все трое мы там будем…, – упрямо твердила дочь, сверкая глазами.

– Попрошу Генерала, он найдет тебе место, если не в Осакаровке, то в Караганде.

– Правильно: менять шило на мыло! Джамбул на Караганду! Если ты не поедешь, я сама поеду, добьюсь своего, но без тебя сделать это будет намного труднее, – категорически заявила дочь.

И в самом деле. Куда ее отпускать одну? Пожалуй, Женечка была самое дорогое и близкое ей существо на всем белом свете, и кто ей поможет, если не родная мать.

Раздумывая, над желанием дочери отправиться на Кавказ, Ирини оправдывала дочь. Конечно, ей хочется жить среди сестер, на красивом курорте, а не в дымном хим-поселке. И ведь там уже нет их отца. Так что никакого предательства она не совершает по отношению к ней.

После Катиного письма, Ирини повесила на фасад дома вывеску «Продается», выведенную крупными, неровными печатными буквами и потихоньку принялась собираться.

На их улицу со дня надень должны были провести газ, мечту каждой женщины. Уже и траншеи прорыли. Эх, не удалось пожить здесь с комфортом, в тепле, без дров и угля. Но, зато из-за перспективного газа дом можно было продать за хорошую цену. Пришло еще одно письмо теперь от Наташи, сообщавшей, что у Катерины семейные дела не ладятся. Муж ее, Нико, даже рукоприкладствует. Оставив дом на квартирантов, Ирини отправилась в Адлер самолетом. Посмотреть, где и как живет дочь, а заодно и решить окончательно: стоит ли туда ехать на жительство.

Прилетела прямым рейсом второго марта. Встречали ее Катя с ребенком и мужем. В Адлере все цвело и пахло. Везде носились ароматы цветов, дул легкий теплый ветерок. Кругом было красиво и ярко. Не сравнить, конечно, с Джамбулом, где дым из высоченных труб Химзавода постоянно висит желтоватым облаком над поселком, отравляя воздух. Муж Кати был сама предупредительность и каялся, что вел себя последнее время нехорошо, слезно обещая теще исправиться.

И вот незадача: не успела Ирини приехать, пришлось побывать у брата покойного Саввы, Феди Александриди, жившего недалеко от вокзала. Потащила ее туда Катерина. Тот, насупив брови, встретил ее совсем неприветливо, даже совсем наоборот:

– Хорошо, что пришла, надо пару слов сказать о твоей старшей дочери. Нехорошо она себя ведет…

Ирини насторожилась, глянула на него пронзительным взглядом, который он с трудом выдержал и, оттого, изрядно озлился.

– Наташа? А, что случилось?

Ирини подумала, может, загуляла дочь с кем-то… Хотя, такого быть никак не может.

– Ничего особенного. Но вот недавно пришла сюда, уселась со взрослыми мужиками, моими гостями и распивала пиво, – Федор гневно гнул крутую бровь. – Если твои дети захотят жрать, то скажи им, пусть садятся вон за занавеску, – он кивнул в сторону ширмы из легкого ситца, за которым стоял маленький столик, – и там жрут сколько им влезет, – заявил он грубо, не глядя на ненавистную невестку. Он ее и впрямь ненавидел потому, как считал, что она являлась причиной ранней смерти брата. Ирини прекрасно понимала причину его отвратного отношения к себе и детям. Кровь бросилась ей в голову. Набрав воздуха, окинув взглядом его и его ухмыляющуюся жену, стоящую руки в боки, отчеканила:

– Жрут собаки и свиньи, и ты вместе с ними, а мои дети едят! И, если они мои дети, то нога их больше не переступит порог твоего дома!

Круто развернувшись, пока они переваривали ее слова, она вышла за калитку. Катя, не сказавшая за все время ни слова, торопливо последовала за ней.

Вернувшись домой, они в подробностях рассказали Наташе притчу о ее алкогольных наклонностях и обжорстве в доме дяди, та не могла прийти в себя.

– Как, мама? Я вовсе не хотела есть, и садиться за стол не собиралась. Но тот дядька, их гость, так настойчиво меня приглашал, что мне стало неудобно не присесть за их стол. Потом тот же мужик, налил мне пиво. Я не хотела его пить. Мне пришлось его попробовать один раз в жизни, когда мы с папой и его гостями ездили в Сочи: он всем купил пива и мне тоже. Так я только сделала глоток и все. Такой неприятный вкус у этого пива. И у дядьки Федьки я тоже только раз для приличия глотнула.

Ирини наигранно засмеялась:

– Видимо, ему жалко стало переведенного пива. И сама не пила и другим целый стакан не достался.

Но Наташе было не до смеха. Она серьезно оскорбилась.

– Хорошо, мама, ты ему