Рассвет сменяет тьму. Книга первая: Обагренная кровью - Николай Ильинский
— Зачем? — удивилась Катя.
— У тебя будет больше трудодней, — серьезно сказал Вовка.
— Что?!
— Стоп! — Виктор схватил мальчишку за ухо. — Говори, кто тебя надоумил?
— Никто, — заныл Вовка, пытаясь освободить ухо из его крепких пальцев. — Я сам… Ей-богу!..
— Если не признаешься, домой вернешься без ушей, мать не узнает, — пригрозил Виктор.
— Больно же, ой, ой, — сопротивлялся Вовка. — Бате расскажу… он тебе даст!..
— А я и бате твоему в ухо заеду… Ну!..
— Храп! Храп! Митька Храп, — наконец не вытерпел боли и выдал Митьку парнишка, хотя тот тоже обещал ему оторвать уши, если выдаст. — Только он не велел… Ой, больно же! — Вовка прикрыл ладонью покрасневшее ухо. — За что? Все равно бате пожалуюсь…
— Я сам расскажу твоему батьке, какую ты пакость сделал: он тебе не только уши, но и еще что-нибудь надерет, век сидеть не сможешь, — сказал, сурово нахмурившись, Виктор, после чего Вовка перестал ныть, а только испуганно моргал глазами.
— Я не буду больше, — заныл он опять. — Ей-богу!
— Ладно, иди отсюда, шпана!
Возможное наказание отца больше всего страшило Вовку, вот только за что Виктор нападает на него, он никак не мог понять, ведь искренне хотел помочь красивой Катьке Сове больше заработать трудодней. Митька Храп сам ему сказал, что единоличникам трудодней вообще не пишут, а Катьке страсть как хочется заработать их. Но она почему-то не обрадовалась, а выбросила на траву его черепашек и стала утирать платком глаза. И Вовка никак не мог взять в толк, почему она вдруг прослезилась. Так и пошел он вдоль высокой стены пшеницы в полном недоумении и вдобавок с красным опухшим ухом.
Зато, наблюдая эту сцену, ехидно ухмылялся Оська. Он с отвращением высыпал насекомых из своей банки, хотел оставить так, но потом вернулся и растоптал, смешав букашек с пылью.
— Убедилась? — Он обернулся к Екатерине. — С ними по-доброму нельзя… Мы для них все равно… вражеский элемент!..
— Что ты мелешь? — возмутился Виктор. — Парнишка несмышленый, а Митька глупо пошутил, ты что, его не знаешь? Подковыривать других — это его любимое занятие… Да! И, вообще, он своей дуростью не в Катю метил, а в меня… Так что мое дело с ним разобраться… И я разберусь! Есть шуткам предел! Катя, не обращай внимания на эту ерунду… Полезем на курган, я всегда его видел только издали…
Катя молча согласилась, и они не спеша отправились к подножию кургана. Оська сердито поглядел им вослед и с досады запустил свою банку в рыжую от солнца и пыли траву.
С кургана открывалась круговая панорама: с трех сторон степь неоглядная, с редкими балками, с зеленеющими там-сям дубравами, теряющимися в низинах; с четвертой стороны хорошо было видно Нагорное. Большое село, укутанное в пышную шубу садов, занимало возвышенное место. Несколько улиц рядами белостенных хат, как стада овец, сбегали к лугу, где, изгибаясь, медленно катила свои мелкие волны Тихоструйка. Саму речку рассмотреть нельзя было: во-первых, далековато, а во-вторых, она терялась среди луговых трав, камышей, верболоза и ракит. А посреди села, на самом возвышенном месте, словно сказочный белый лебедь, выделялась церковь. Медленно плывущие облачка над ней и низко по горизонту за ней создавали иллюзию, что церковь плывет. На куполе и колокольне не блестели кресты, снятые еще в середине двадцатых годов, в самый разгар воинствующего атеизма. Это было не на памяти Виктора и Екатерины, но слышали они об этом от родных и односельчан. Стоя на вершине кургана, они махали руками тем, кто оставался внизу, а те в свою очередь отвечали им, звали поскорее спускаться.
Оказывается, колхоз решил покормить учащихся кашей с бараниной. Котел еще дымился, вкусно пахло. Но повар с виноватым лицом беспомощно пожимал плечами и разводил руками. Кроме котла с кашей и деревянной мешалки, похожей на весло, у него ничего не было.
— Хоть убейте, — оправдывался повар, держа наготове мешалку, как оружие для отражения атаки со стороны школьников, — мне и в голову не пришло подумать о посуде и ложках… Чем же вы есть кашу будете?
Учащиеся не собирались его убивать, а только дружно хохотали.
— А мы пригоршнями будем черпать!
— Давай скорее кашу!
— А почему еще дома не сказали, что будете кашу варить?
Смеялся и Константин Сергеевич. Он и успокоил незадачливого повара.
— Я подумал об этом, — сказал он и показал рукой в сторону Нагорного, — видите, вон внизу подвода… Это везут вам собранные в селе миски и ложки…
— Ура! — кричали школьники. — С голодухи не опухнем!..
Повар вытирал рукавом вспотевшее лицо и благодарил директора школы:
— Константин Сергеевич!.. Константин Сергеевич!.. Это же надо!.. Выручили!.. Иначе меня Лыков самого бы съел со всеми потрохами, будь он не в больнице… Спасибо вам!..
Пока по степи двигалась подвода с мисками и ложками, учащиеся сидели вокруг котла и глотали слюнки. Запах каши вызывал у них зверский аппетит.
— Как у Крылова в басне, — смеялся Митька, — видит лиса виноград, да зуб неймет…
— Как и вообще… — Оська хотел сказать «в колхозе», но спохватился и слово это не произнес, а только махнул рукой. — Что можно еще ждать!
— Насчет лисы и винограда, Храп, я с тобой еще потолкую, — погрозил Виктор Митьке за обиду, которую тот нанес Екатерине, подослав Вовку с черепашками.
— Ну, ладно, ладно, — виновато улыбался Митька. — Уж и пошутить нельзя!..
— Так будешь шутить, я тебя не возьму… — Виктор осекся, не договорил, зная, что Митька на загадки падкий, ни за что теперь не отстанет.
— Куда не возьмешь, Вить, а? — лип Митька к другу. — Ну, скажи…
— Мы с Тихоном договорились только что…
— Скажи!..
И, конечно же, Виктор не вытерпел и открыл тайну.
— Завтра в путешествие отправимся…
— Куды?!
— На кудыкину гору!
На следующий день ребята уже были в пути — правда, недалеко от Нагорного. Тихон, которого уже считали взаправдашним географом, предложил друзьям побывать там, где сливаются Серединка и Тихоструйка в одно русло.
— А что! — согласился Виктор. — Мне это тоже интересно…
Попросив под честное слово дощатую лодку у местного рыбака Аксена, такого тощего и бледного, что люди приклеили ему кличку Умера, друзья наконец отправились в плавание. Узкая, обычно голубая от безоблачного
