Циньен - Александр Юрьевич Сегень
— Вполне. Но учти, после того как ты в чем-то исповедовалась, следует не повторять грехов, упомянутых на исповеди.
— Я знаю. Тебе бы пошло быть священником, кстати. Такой же тучный, бородатый.
— Значит, отныне будешь послушной и покорной воле родителей?
— Буду.
— Прекрасно. Мы только что беседовали с Борисом Николаевичем, он очень рад твоему решению, официально просил твоей руки. Ты не представляешь, как он несказанно рад!
— Представляю. В конце концов, я не такая уж и дурнушка.
— Ты егоза! И несносная девчонка. Он хочет теперь поговорить с тобой. Готова ли ты через час встретиться с ним наедине?
Ли не могла долго сохранять неискренность и потому откровенно сморщила нос при такой просьбе родителя. Но тотчас махнула рукой:
— Трем смертям не бывать, а одной не миновать. Через час так через час. Нет, лучше через два.
— Даже и не верится. Слава Тебе, Господи! — шептал Донской, глядя вслед удаляющейся дочери и размашисто осеняя себя крестными знамениями.
* * *
Узнав от генерала неожиданную приятную новость, Борис Николаевич Трубецкой воспрянул духом. Неужто злодейка судьба наконец-то решила рекупировать все его страдания, возместить все нанесенные ею пощечины?
Он тотчас заказал себе ванну и, нежась в ней, оттаивал, отмокал, размягчал свой черствый сарказм, давно поселившийся в нем по отношению к жизни. Уходили головная боль и отчаяние, переставало мучить горькое похмелье. Мысли зашевелились в мозгу, как муравьи в муравейнике.
Предстоящий разговор... Он должен быть недолгим, но точным, как удар саблей... Ну, нет, полковник, оставьте ваше солдафонство. Как росчерк пера. Стремительный, красивый, изящный, с необходимыми, но не обременительными вензелями. Сказать о своей судьбе. Но не кирпичами, доставленными с развалин. Было бы, конечно, хорошо, чтобы она его за муки полюбила, но, помнится, конец у той истории, рассказанной великим англичанином, был не веселый. Нет, разговор о предыдущей жизни должен быть... должен быть... как атака легкой кавалерии в Балаклавском сражении. Опять солдафонство! Как легкая рябь холодного ветерка на поверхности пруда. Того самого, в котором якобы утонула неверная Нэдди.
Начищенный, намытый, сверкающий и почти без следов ночного пьянства, явился полковник Трубецкой на свидание с невестой. Щека его все еще горела стыдом от пощечины певички, но легкий ветерок, гуляющий по саду консульства, остужал кожу, и Борис Николаевич старался не думать обо всем своем предыдущем ненако. Он ждал счастья.
Когда в саду появилась Ли, он тотчас с усмешкой понял, откуда она пришла.
— Здравствуйте, Ли, — улыбаясь, приветствовал он невесту.
— Good afternoon, mister colonel[11], — ответила дочь паркетного генерала.
— Готов сказать, откуда вы ко мне явились.
— Откуда же?
— Из «Барышни-крестьянки», сударыня.
Ли рассмеялась. Он угадал. Она нарочно размалевала себе лицо и навела сатирическую прическу, уподобясь героине веселой пушкинской повести.
— Ну, что скажете, озорная девушка?
— Я гляжу, что в сражениях вы не забыли русскую литературу.
— Всегда был ее поклонником.
— А я думала, вы только English literature[12] читали.
— Нет, и Пушкина, представьте.
— Perhaps[13], в английском переводе?
— В русском. То есть в оригинале.
Они пошли по саду в сажени друг от друга. Он поглядывал на нее и усмехался. Эта девушка все больше и больше ему нравилась. Ли тоже бросала в его сторону взгляды и мысленно щипала себя за то, что он вдруг казался ей теперь не таким противным, после того как разгадал ее фортель.
— Зачем же вам понадобился сей новый маскарад?
— Новый маскарад?.. Чтобы проверить вас.
— Знаю ли я Пушкина?
— Нет, проверить, понравлюсь ли я вам в виде страшилицы.
Трубецкой улыбнулся:
— Вы мне нравитесь, Ли. Очень нравитесь.
Она внимательно посмотрела на него и снова убедилась, что он вовсе не такой противный, как казался вначале. Человек, побывавший в тяжелых сражениях и при этом сохранивший тот офицерский лоск, который поначалу так раздражал ее в нем.
— Что же вы хотели сказать мне? — спросила она.
— Я хочу, чтобы вы стали моей женой, Елизавета Александровна.
— Я это знаю.
— Ваш отец сообщил мне, что и вы теперь не намерены более противиться.
Она сделала несколько шагов молча. Он ждал.
— Скажите мне, Борис Николаевич, ваша жена, она умерла от чахотки?
— Никак нет, Елизавета Александровна. Была пущена версия, что она утонула и тело не было найдено.
— Версия?
— Да. На самом деле... Я не намерен ничего скрывать от вас изначально. На самом деле моя бывшая жена покинула меня для некоего ученого-психоаналитика и переехала к нему в Вену, где, должно быть, здравствует и по сей день.
— Вот как? И что же вы?
— Я ездил в Вену, хотел убить похитителя, но не убил. И, как говорится, смирился со своей участью.
— Вы? Смирились? В это трудно поверить. Мне кажется, вы непримиримый человек и никогда не отдаете свое.
— Я не отдаю, вы правы. Но судьба отнимает у меня, и отняла очень многое — жену, любимого полководца, Родину, сына.
— Сына?
— Да, мой сын сопутствовал мне при отступлении от красных и погиб при бомбардировке Уфы.
Ли остановилась и внимательно посмотрела на Трубецкого.
— Я ничего не знала об этом.
— Этого никто не знает. Все думают, он отправлен в Лондон, где живут мои родители. Но он лежит в сырой земле.
Ли тронула его за руку:
— Как его звали?
— Микки... То есть Миша. Михаил.
— Мне очень жаль его. И вас.
— Благодарю... — расчувствовавшись, он едва не прослезился. — Кстати, на кладбище Донского монастыря захоронения рода Трубецких расположены в непосредственной близости от усыпальницы Донских.
— Вы приглашаете меня лечь с вами рядом в сырой земле? — не сдержалась от дерзости генеральская дочка.
Трубецкой оскорбился, но сделал усилие над собой, взял себя в руки и строго спросил:
— Так что вы скажете в ответ на мое предложение руки и сердца?
Она смотрела ему в лицо и не смогла сейчас обидеть отказом.
— Да.
— Вы согласны?
— Согласна. Можете начинать приготовления к свадьбе.
— Благодарю вас. — Он коротко поклонился ей и поцеловал руку. — В таком случае предлагаю пойти и объявить вашим родителям о предстоящей помолвке.
Трубецкой оттопырил локоть, и Ли взяла его под руку.
*
