Океан - Лара Тополева
Они сделали заказ, и, расположившись напротив свекрови, Алина почувствовала резкий запах корвалола. Она представила себе, как Клавдия переживала за сына, как пила успокаивающие капли, наверное, молилась перед иконкой. Бывшая свекровь сидела перед ней осунувшаяся, бледная, с глубокими морщинами на всём лице.
Алина вспомнила первый приезд свекрови, как старалась завоевать её расположение, как была дружелюбна внешне… А внутри? Была ли она действительно наполнена любовью или с самого начала воспринимала Клавдию как чужака и, следовательно, испытывала к ней неприязнь и недоверие? Знала ли она сама, что такое истинная любовь – как к себе, так и к окружающим? Способна ли была ощущать себя счастливой, доброжелательной и спокойной? В её жизни не было тех, кто мог бы ей это показать, поэтому ей самой приходилось становиться таким человеком. И она становилась им, шаг за шагом, принимая каждого человека как частицу Бога…
Легко любить своих близких – по крови, по духу, легко любить и понимать того, в ком видишь продолжение себя. Но настоящее испытание любви приходит, когда сталкиваешься с человеком, отличным от тебя – цветом кожи, религиозными взглядами, мировоззрением, жизненным опытом.
Алина смотрела на Клавдию и видела лицо женщины, матери, переживающей за своего ребёнка. Как будто кто-то снял с Клавдии маску и открыл её подлинную сущность – уязвимую, человечную. Алина подумала, что хочет написать портрет Клавдии и непременно сделает это, когда они вернутся домой, и сделает это с любовью, потому что теперь она видела её целиком.
После блинчиков Никита остался погостить у бабушки, а Алина села в машину и поехала на площадь с книжным магазином Barnes and Noble. Накануне ей снова приснился её давнишний сон – завтра экзамен, а она не готова, более того, даже не успела приобрести учебник. Алина проснулась почти в панике, чувствуя настоятельную потребность что-то предпринять. И если б раньше она проигнорировала подобный «сигнал», то на этот раз решила к нему прислушаться.
Алина вышла из магазина с двумя тяжёлыми пакетами книг по психологии, саморазвитию и эзотерике и направилась к парковке. Внезапно она передумала и свернула к своему любимому магазину одежды в стиле бохо. Алекс называл этот стиль «цыганщиной» и предпочитал, чтобы Алина надевала короткие «секси»-платья, в то время как её тянуло к нарядам в пол и романтическим шляпам. Войдя внутрь, она широко улыбнулась продавщицам…
Дома, лёжа в постели, она думала о них с Алексом. Их детские травмы были похожи, но вот то, как они проживали их, как они действовали, исходя из них, было совершенно разным – и это тоже надо было принять.
И вдруг Алина чётко увидела, как поколение за поколением они все, люди, рождённые в советском пространстве, никак не могли расцепить свои пальцы, утопая в созависимости, которая душила, но не отпускала. Общество было больным – послевоенные бабы, оставшиеся без мужиков, заботились лишь о выживании и не были в состоянии дать своим детям эмоциональную поддержку; те же, в свою очередь, не видя здоровой модели семьи, заводили детей и впадали в крайности, страдая гиперопекой или полной апатией к своим чадам.
«Великий могучий» не остался в долгу: нормальное проявление любви, эмоциональный контакт с матерью, любовь, улыбка, ласка клеймились как «телячьи нежности» и «сюсюканье». Плакать было стыдно, жаловаться – позорно; любое проявление слабинки порицалось – «закаляйся как сталь», готовься к «нелёгкой» взрослой жизни.
Советская идеология не предполагала ничего личного – только коллективное, и родители и воспитатели ещё с яслей дружно старались уничтожить в ребёнке личность.
Проповедовалась убеждённость, что ребёнок – это не личность, а собственность родителей, а если уж быть совсем честными, то конкретно матери. Лингвистика и тут не осталась в долгу: «Мать тебя выносила, родила, ночей не спала! Мать у тебя одна!» И производное: «Женщин (жён) у тебя будет много, но мать одна!» Мать – это святое! Святость предполагала немое преклонение, не допускала вопросов, обсуждений, критики. Слово «мать» вызывало ассоциации со скульптурой «Родина-мать зовёт» – великаншей, навевающей ужас.
Алекс вырос задушенным чувством вины и ощущением непомерной ответственности перед матерью. Покидая родительский дом в пятнадцать лет, он в первый раз увидел слёзы матери, и это её лицо всю жизнь стояло у него перед глазами. Он чувствовал ответственность за неё, он жалел её, он боялся её слёз, её больного сердца, её страданий. Он был навечно прошит с нею. Она дала ему жизнь, и теперь он должен был положить свою на алтарь её любви.
Затем она увидела себя маленькой девочкой, тянущей руки к маме, но та каждый раз ускользала. Она также протягивала руки к Алексу, но и он исчезал в никуда. Чем сильнее она стремилась к людям, тем дальше они от неё удалялись. «Куда вы?! – кричала она, безуспешно стремясь за ними. – Остановитесь, останьтесь! Не оставляйте меня…» Потом на смену горечи и отчаянию пришли недовольство и ярость. Она хотела бросить камни в удаляющиеся фигуры, но внезапно споткнулась и упала лицом в пыль…
Утром Алина позвонила матери, и они отправились на океан, в Санта-Монику, где по гладким асфальтированным дорожкам катались велосипедисты, а по соседству прогуливались пешеходы.
Тихий океан, как всегда, был неприветлив и холоден. Обе молчали, всматриваясь в завораживающую синеву. «Мам, смотри, дельфины!» – вдруг совсем по-детски вскрикнула Алина. Один, за ним второй, третий, животные выпрыгивали из воды, демонстрируя свои гладкие, блестящие на солнце спинки.
– Да, да, вижу! – щурясь вдаль, ответила Надежда.
– Это специально для тебя, мамочка, – повернула к ней лицо Алина.
В глазах у неё стояли слёзы.
Надежда молчала. Потом, с трудом преодолевая себя, произнесла:
– Я должна извиниться перед тобой, Алечка… – Она надолго замолчала. – За то, что я… все эти годы… не смогла стать для тебя настоящей мамой.
Алина открыла глаза и вдохнула так глубоко и сильно, словно никогда раньше этого не делала. Она почувствовала, как внутри неё поднимается мощный поток, который она так долго сдерживала, не позволяя ему вырваться наружу. Там, где в детстве поставили плотину, сейчас произошёл взрыв, и слёзы хлынули из её глаз. Алина повернула голову и захотела произнести это вслух, дать этому жизнь.
– Мама, я хочу тебе сказать… В детстве… я так мечтала, что ты прижмёшь меня к себе, поцелуешь. Я так ждала твоей любви, мамочка…
И тут же почувствовала себя в объятиях
