Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем
— Не отнесу.
Впервые в жизни Тойво не послушался матери.
Он принялся чистить и смазывать свою винтовку. Сеппо стоял рядом затаив дыхание. Вот это да, настоящая винтовка! И Тойво был в его глазах большим и сильным, почти богатырем.
— Не подходи близко, — крикнул Сеппо зашедшему к ним Лассэ Ялонену. Вдвоем они наблюдали, как Тойво чистит оружие.
Вечерами отряд собирался во дворе Рабочего дома. Ялонен, назначенный командиром роты, обходил строй, чуточку более строгий, чем обычно.
В груди у Тойво екнуло, когда Ялонен взял его винтовку и стал осматривать ее. Потом Юкка протянул винтовку обратно, и по выражению его лица Тойво понял, что все в порядке.
ПРАЗДНИКИ И БУДНИ
Халоска сидела в церкви на своем обычном месте и старалась слушать воскресную проповедь пастора Ренквиста. Но что-то мешало ей сосредоточиться, какая-то внутренняя тревога не давала вникнуть в содержание проповеди. Она видела лишь маленькие, круглые глаза пастора, которые он то и дело устремлял вверх, да белоснежный воротничок на его сутане. Халоска была верующей всю жизнь. Венну, бывало, подшучивал над ней. А когда Венну умер, она стала чаще ходить в церковь, заводила, дома разговоры о жизни в раю, о милосердии божьем.
Ренквист служил благодарственный молебен в честь дня в Борках.
Почти тридцать лет тому назад, в 1888 году, в этот день, 30 сентября, в России у станции Борки, неподалеку от Харькова, произошло крушение поезда. Царский поезд сошел с рельсов. Погибли двадцать человек. Но император Александр III, императрица и цесаревич (позже царь Николай II) и вся царская свита остались невредимы. Каждый год во всех церквах благодарили бога, совершившего чудо и спасшего «милосердного государя».
И хотя царя уже не было, Ренквист по-прежнему с усердием служил молебен, к которому многие националистически настроенные финские священники даже при царе относились с пренебрежением, выражая этим свою неприязнь к дому Романовых. Пастор читал свою проповедь самозабвенно.
Халоска уже не раз думала о том, как это священники умеют так здорово управлять своим голосом. Звучит он у них совсем иначе, чем при обычной речи, и дрожит как-то странно, и такое в нем сострадание, такая любовь к людям...
— Суть веры христовой — в любви, — поучал Ренквист. — Раздоры уводят нас от Христа. А без любви к ближнему человек подобен угасшему светильнику в вечной темноте... Христианин всегда должен быть защищен от мирских искушений, ибо красный дьявол подстерегает его повсюду...
Пастор осмотрел свою паству, заметил, что ее составляют главным образом женщины (все в черных платьях, в черных платках, с черными молитвенниками в руках), и неожиданно повысил голос:
— Изгоним же его из нас, это исчадие зла! И кто осмелится поднять руку на высшую власть, тому надо отсечь руку...
Халоска вздрогнула. Она вдруг поняла, что ее тревожило. Едва кончилась служба, она поспешила домой. Она думала о Тойво. Она знала, какая беда угрожает ее сыну. И даже смерть Тенхо казалась ей теперь наказанием божьим.
Придя домой, Халоска схватила винтовку, стоявшую в углу за кроватью, и понесла ее на чердак. Винтовка казалась ей тяжелой и страшной. Спрятав ее, она медленно спустилась вниз.
Было воскресенье, Халоске некуда было торопиться. К знакомым она не ходила, и у них мало кто бывал. Даже Старина что-то давно не заходит. Вся во власти непонятных чувств, Халоска пошла в прачечную. Развела огонь под котлом, потом сходила домой, переоделась и принялась за работу.
Старый Халонен церковь не посещал. По воскресеньям, когда все расходились по своим делам, он оставался дома один.
Смеркалось. В плите весело потрескивал огонь, слабо освещая сквозь конфорки комнату. Старик слышал, как пламя бьется в топке, и, подходя к плите, чувствовал, как от нее пышет жаром.
Расхаживая взад-вперед по комнате, старик стал напевать себе под нос:
Глуха и черна эта вечная ночь.
Пробили часы две-на-дцать...
По лицам усталым струится пот,
Ра-бо-чие дре-млют, сидя.
Голос его дрожит, и кажется, песня вот-вот угаснет.
Так же черна и работа в аду,
Где хлеб мы себе добываем.
Купил капитал за бесценок меня —
Всю кровь и по-след-ни-е си-лы...
На вечерах в Рабочем доме старик Халонен никогда не поет, там он только слушает, как поют другие. Вот дома — другое дело. Начинает он тихо, словно подыскивая мотив, потом голос его становится громче, песня звучит уверенно, задушевно:
Я о во-ле народной тоскую.
Встань, рабочий миллионный люд!
В бой стремлюсь за свободу свя-ту-ю,
Где, как ро-зы, зна-ме-на цве-тут...
Песня нравится Халонену. В ней говорится о страданиях рабочего люда, о его горькой жизни. Каждая строка словно о нем самом.
Старик Халонен ослеп более десяти лет назад. Раньше Халонен был каменотесом. Однажды взрывали скалу красного гранита, заряд динамита почему-то не взорвался, и десятник сказал: «Сходи-ка, Халонен, узнай, в чем там дело».
Халонен вышел из укрытия и направился к скале. Он был уже в нескольких метрах от нее, когда грохнул взрыв, страшная сила сбила его с ног, и он потерял сознание.
Очнулся он в больнице. Кругом стоял сплошной мрак, а в голове была жгучая боль. Он сразу понял, что дело плохо.
Не одну неделю пролежал Халонен в больнице. Врачи удалили осколки камня из глаз, зрение он потерял навсегда. Потом была долгая тяжба с компанией.
Хозяева компании отказались платить пособие за увечье. Они считали, что Халонен во всем виноват сам. Юристы нашли в кодексах законов соответствующие статьи и доказали это. И так как в договоре о найме подобные несчастные случаи оговорены не были, Верховный суд вынес решение, что хозяева каменоломни не обязаны выплачивать пострадавшему пособие. Так и кончилась эта судебная волокита, тянувшаяся почти год.
Правда, после этой истории с Халоненом каменотесы настояли на том, чтобы в контракты были внесены пункты, особо оговаривающие подобные случайности.
Халонен получил небольшое пособие от общины и на эти деньги жил у своего сына Венну. И после смерти Венну он оставался с его семьей.
Он по-прежнему посещает все собрания и вечера в Рабочем доме, сидит прямой и неподвижный. «Дух Илкки[9] должен жить в рабочем человеке, — говорит старик. — Надо стоять и бороться за свои права, стоять и бороться,