Золотой мальчик - Екатерина Сергеевна Манойло
– Феодора Петровна! – радостно крикнула Сильва. – Проходите на кухню, мы тут!
Библиотекарша за год совсем не изменилась. Мутноватые очки на кончике носа, скулы-яблочки, все то же поношенное, но опрятное ситцевое платье с отложным воротничком.
– А я думаю, вы – не вы? – улыбнулась она, опуская кастрюлю на кухонный стол. – Решила вот по старой памяти вкусненького принести. Уху с утра сварила да хлеб белый испекла на пакмае.
Ухханчик, уже успевший потолкаться с Витей плечами, развернул аккуратную салфетку и добавил к импровизированному натюрморту пышную буханку с аппетитной потрескавшейся корочкой. Кухня наполнилась теплыми запахами: хлеба, рыбы, лука и лаврового листа.
– Кушайте, дорогие мои, вы же с дороги. – Феодора Петровна уселась на стул, сложив на коленях тяжелые натруженные руки.
– Уха от Ухханчика… – шепотом прокомментировала Сашка.
– Спасибо! Вы нас по-царски встречаете! – Сильва принялась накрывать на стол.
– Сила народа равна силе ледохода. Забыли, что мы тут все друг друга поддерживаем? – засмеялась Феодора Петровна и жестом отказалась от тарелки для себя. – Я только из-за стола, пойду сейчас домой, дела.
Тем временем дети уже крутили Ухханчика, будто водилу в игре в жмурки. Якутенок блаженно улыбался, его замшевая жилетка, надетая на заношенную клетчатую рубаху, так и сверкала бисерной вышивкой.
– Какой красивый жилет! Лучше для девчонок нет, – восхитилась Сашка. – Давай ты мне его подаришь?
– Саша! – предостерегающе воскликнула Сильва. – Нехорошо, невежливо!
Но Ухханчик уже стянул тяжелую расшитую жилетку и подал ее Сашке, как галантные кавалеры подают дамам пальто. Сашка тут же просунула ручки-палочки в проймы, поерзала в обновке, нашла застежку и устремилась в комнату в поисках зеркала.
– Сейчас она повертится и вернет тебе твою вещь, – строго сказала Сильва.
– Не надо возвращать, – возразил Ухханчик с улыбкой маленького Будды. – Она в жилетке такая красивая.
– А ты, Ухханчик, красивый и без жилетки! – прокричала Сашка из комнаты и звонко засмеялась.
Библиотекарша махнула рукой, мол, пусть носит, я не против. Но по особому отливу ее якутских глаз было понятно: Феодора Петровна гадает, что за девчонку привезли Платошины. Сильва заволновалась: вдруг она подумает, что Сашка – внебрачная дочь Анатолия? Не рассказать ли ей обо всем? Ну нет, сейчас не время.
– Какие у вас тут новости, Феодора Петровна? – по-мальчишески, будто все еще был юнцом, пришедшим в библиотеку за интересной книжкой, спросил Анатолий.
– Да немного у нас новостей. Альбина Николаевна, поэтесса наша, выиграла швейную машинку в денежно-вещевой лотерее. – Феодора Петровна цыкнула, словно сама мечтала о таком выигрыше, и тут же продолжила: – Часовню на Сахарной сопке сколотили за месяц, деньги на строительство дал наш бывший штормовчанин, а приезжал освещать нуучча агабыта, батюшка, по-вашему, из Магадана. Здесь богослужений не проводится, но записочки для Господа нашего можно оставить. Их забирает Бабо и отвозит прямиком к городскому священнику.
– В свободное от стерилизации кошек время грехи принялась замаливать, – скривился Анатолий. – Она разве верующая?
– Бабо говорит, что иконы некрасивые все, – сдерживая ухмылку, ответила Феодора Петровна, – и поэтому она молится на картинку из православного календаря, за август, кажется. Но вообще неспокойно ей от чего-то, раз в церковь стала ходить…
– Может, больше не у кого попросить помощи, – предположила Сильва, чувствуя, что все расширявшееся в груди сердце стиснула тревога. – А географ… не уехал?
– Чего-то давненько его не видно, на материк, наверное, подался, но оно и понятно, в школе каникулы…
– А Свирепый? По-прежнему всех в страхе держит? – спросила Сильва, стараясь не выдать ужаса. Перед глазами стоял его образ, как он поджидал ее у подъезда маминой квартиры.
– Ой, а его шестой отдел взял! Золото пытался вывезти, а сейчас в самолетах стали досматривать – не то что раньше… Посадили его, и надолго, чтобы другим неповадно было.
Сильве вдруг захотелось, чтобы любезная, всегда добрая к ней Феодора Петровна наконец ушла: им с Анатолием столько всего нужно было обсудить, а они еще даже не мылись после дороги. Дети ухой не соблазнились, содрали с буханки аппетитную корку, поделили и ускакали в комнату Вити. Они хохотали, что-то у них звенело и скрежетало, наверняка нашли самоучитель по фокусам и играют теперь в Копперфильда.
– Так что думаешь? – неожиданно спросила Феодора Петровна, хмурясь.
Сильва поняла, что уже какое-то время не слушает разговор библиотекарши с мужем. Покосилась на Анатолия в поисках поддержки.
– Сильва устала с дороги, – ответил за жену Анатолий и накрыл своей ручищей ее коленку под столом. – Феодора Петровна спрашивает, не хочешь ли ты снова выйти в библиотеку.
– Кроме тебя, никто не справляется, придут на месяц и бросают. А библиотеки сейчас укомплектовывают, надо тяжелые посылки ворочать и разбирать. А еще киномеханик жалуется, что у нас бардак… без тебя. Ни расписания, ни пожеланий, и пленка хранится чуть ли не у сторожа в каморке.
– Конечно, Феодора Петровна, конечно, приду.
– Но сначала отдохни как следует, Сильвочка.
Сильва улыбнулась. Никогда раньше Феодора Петровна не называла ее Сильвочкой. Неужели настолько соскучилась? Хотя, может, это та самая сентиментальность, что приходит с возрастом. Ухханчик, Сильвочка… Витюша, Сашенька, Толик или Толечка… Сильве нравилось полное имя мужа, она почти никогда его не уменьшала до ласкательного. И все-таки было что-то приятное в этом материнском сюсюканье. Сильва встала и обняла Феодору Петровну. Та раскраснелась: не умеет, видно, принимать ласку, не знает, куда деть свои большие руки. Неловко подбоченилась – и в ситцевом цветочном платьице стала похожа на расписной кувшин. Высвободилась из объятий и крикнула внуку:
– Нам пора, Ухханчик! – И направилась в прихожую бодро, будто вдруг помолодела. – Ухханчик!
Дети нехотя вышли в коридор. Видно, не наигрались. Щечки Ухханчика раскраснелись, у Вити вихор прилип ко лбу.
– А на девочке и правда жилет очень красиво смотрится. – Феодора Петровна поглядела на Сашку сквозь толстые очки, а затем проверила впечатление, спустив оправу на кончик носа.
– Это, кстати, моя племянница из Литвы, Саша, – быстро, но, как ей самой показалось, убедительно соврала Сильва.
– А твой брат разве не в Америке живет? – уже обуваясь, уточнила Феодора Петровна, будто ей не особо было и интересно.
– Это дочка двоюродного брата, – Сильва прижала к себе Сашку как родную, мол, держи язык за зубами, – потом как-нибудь расскажу.
– А детишки-то не устали с дороги, может, я их к себе заберу, пусть побесятся, энергию стравят, пока вы отдыхаете?
– Ура! – первым завопил Витя и умоляюще посмотрел на маму: – Мам, пап, можно?
– Пожалуйста! Пожалуйста! – поддержали друга криками Ухханчик и Сашка.
– Мы не против, – сказал Анатолий и приобнял жену.
– Только слушайтесь Феодору Петровну и со двора не уходите никуда! – крикнула Сильва в спины детей.
– Эка вас город зашугал, – усмехнулась Феодора Петровна и поклонилась не столько Платошиным, сколько дому. – Пусть скверные мысли от хозяев отдалятся, пусть изворотливые мысли изменятся!
Дед Викентий напросился в гости к Феодоре Петровне и теперь сидел на ее светлой кухоньке, чаевничал и любовался Сашкой, как диковинной зверюшкой. Бледная, почти голубая вся, будто Снегурка из кино. Конечно, на этой-то мерзлой земле всего три дня лета, но девчонка издалека откуда-то прилетела, а солнца будто отродясь не видела. Маячит перед глазами, мотается от окна к двери и обратно и все трындит-трындит.
– Эка девица, – задумчиво пробормотал дед. – Ее бы в радиорубку.
– Спасибо, что не в мясорубку! – Сашка поерзала подошвой по линолеуму, нашла гладкое местечко и крутанулась.
– Радио «Саша», – хохотнул Витька, перебирая разложенные на столе фотоальбомы.
– В сорок первом нам бы радио пригодилось, – вздохнул дед Викентий. – Мы ведь тогда и не знали, что война началась… А вот у меня загадка для детей!
У Сашки этой в миг загорелись глазенки. Витька оторвался от альбомов, а Ухханчик, Феодорин внучок, сидел равнодушный и важный, хоть бы своими щелочками сморгнул. Решив испытать терпение деток, Викентий нагнулся над чаем и стал дуть нарочно медленно. Сашка с Витькой смотрели как щенки на хозяина, который сначала сказал «гулять», а потом пошел
