Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

Вдруг видим, со стороны дамбы к нам сворачивает толпа. Бритые головы. Черные куртки, берцы. Страх и ужас! Скины! Мы испугались, конечно, замерли.

И они останавливаются.

– Кто такие? – с угрозой спрашивает один из бритоголовых.

Пауза длится. И тут Данил отодвигает нас, шагает вперед, вскидывает руку над головой и орет изо всех сил: «Служу России!»

И эти теряют к нам интерес, идут дальше, тормозят у ног Скорбящей, вскидывают как по команде правые руки с напряженно вытянутыми сомкнутыми пальцами. «Слава России!» – разносится над кладбищем. И все. Скинхеды ушли, оставив нас переваривать произошедшее.

– Я переспала с Димой. – Я повернула голову к Ларисе. – Кажется, он мне нравится.

Мы идем вдоль ровного ряда бетонных пирамидок. Здесь, наверное, лежат афганцы. Но сейчас этого не выяснить: памятники стоят спиной к нам, а с той стороны тропинки нет. Только эта и еще одна, с дамбы, к памятнику Жертвам репрессий.

– С Димой? Вот это номер. И как тебе?

– Глупо. – Я пожала плечами. – Но я типа влюблена, а это уже хорошо.

– А он?

– Говорил, что хорошо… – Я помолчала. – Только я совсем ничего не испытала от секса. Не то что оргазма, а совсем.

– Уверена, это временно, – отмахнулась Лариса. – Но лучше бы ты покрасила волосы. Тебе пойдет рыжий цвет. Он скажет всем, что Яша – все. Кстати, ты не помнишь, где тут эта могила?

– Какая?

– Уроборос. Прóклятая дочь[45].

– Прошли уже. Я, кстати, слышала, что девочке было четыре года и родители заказали такой памятник, символ бесконечной жизни. А про проклятие придумали потом…

– Вернемся, посмотрим? – предложила Лариса.

Мы свернули на нужную дорожку. Снег уже не таял. Даже намек на сугробы обозначился. Голые тополя траурно чернели пустыми ветками. Так же чернела невысокая чугунная оградка «проклятой дочери». И сама плита с кусающей хвост змеей, черепом и надписью «ТАИСИЯ, 6 ЛѢТ» чернела.

– Какая маленькая, – сказала я. – Болела, наверное.

– Нет, – сказала Лариса, сверкнув глазами, – не так было. Она жила, как цветок, такая светлая, такая белая. – (При упоминании ботанической метафоры я поморщилась.) – Все, кто ее видел, все влюблялись. А она не замечала. Не смотрела. Не говорила почти. Первым ее возжелал учитель музыки. Хорошо, мать вовремя заглянула. Отвел Господь грех. На малое время, но отвел. Кончилось тем, что отец ум потерял, сорвал цветочек.

– А дальше что, тоже жена вбежала?

– Ну да. Муж кинулся ей в ноги, поплакал, покаялся. А дальше думать стали. Думали, с батюшкой советовались – тщетно. Заперли девочку – не помогло. В монастырь – мать настоятельница добро не дала. «Печать антихристова на ней», – говорит.

– Как там Док? – Я попыталась перебить поток бреда.

– А? Что? Да нет, он вполне… Отчаялись родители, говорю. Совсем отчаялись. Девочку подушкой удавили. А подушку от лица отняли и увидели, что не дочь жизни лишили, а старуху скрюченную. Волосы седые, рот беззубый, морщинистый.

– Сама придумала?

– Ну придумала. Но знаешь ли, нет дыма без огня. Не бывает.

Ряды надгробий ежились в преддверии зимы. Никто не шел по дорожке навстречу нам. Никто не подзывал свистом веселого пса. Я мельком подивилась внезапному образу и тут же забыла, на смену ему пришел другой – проклятая дочь ежится под своим чугунным одеялом.

* * *

Волосы в рыжий я выкрасила и пошла жить дальше. Готовилась к парам, гуляла, не замечая холода и ветра, подпевала одними губами року в наушниках, бежала на факультет. Чем-то еще занималась, не помню. Жила как кольцо в старинной игре «серсо». Крутилась, летела навстречу игле и не думала, что будет, если промахнусь.

Если кольцо грохнется на ледяной пол, оно не разобьется, нет. Но делать-то что? Что делать-то дальше?

Я встречалась с Димой, пила пиво, читала его тексты – постапокалиптика и картонные герои в картонных декорациях. Дима гордился, придумав своему «главному» сквозную фразу «Это мы починим». Я «гордилась» вместе с ним. Кажется, раз или два был еще секс. Мне было слегка стыдно от своей бесчувственности. А дальше наступил день рождения Лизы.

Праздник пришелся на воскресенье. Сына Андрюшу отправили к бабушке еще накануне, так что отмечать начали с утра. Сначала Рома организовал шашлыки на свежем воздухе, затем вернулись в квартиру и немного выпили. Главное событие – сауна – было запланировано на ночь. Вроде все было хорошо-хорошо, и вдруг у Лизиной подруги Маши приключилась совершенно феерическая истерика. Я такой, честно говоря, никогда не видела. Сопли, слезы, белые бессмысленные глаза. Ни стоять, ни сидеть она не могла, тело колотило крупной дрожью.

– Рома, забирай всех – и в сауну, – сказала Лиза, – мы нагоним.

Мужу эта идея не понравилась, но возражать он не стал. Гости потянулись на выход.

Маша давилась рыданиями, зажимая рот ладонями. Лиза то пыталась с ней заговорить, то вскакивала с дивана и начинала метаться от стены к стене. Дима сидел на корточках и снова напоминал крупную собаку. Наверное, из-за цепей.

– Что это? – спросил он в третий, кажется, раз.

Маша наконец подняла голову. С подбородка капали слезы. Щеки покрывали некрасивые красные пятна.

– Я с таблеток слезаю.

Дима присвистнул.

– С антидепрессантов, что ли?

Маша кивнула.

– Я… я… в порядке, поплачу еще и усну. Вы меня заприте просто…

Решение было не самым плохим. Но все же мир если и не сошел с ума, то порядком двинулся, когда семнадцатилетние девушки вынуждены слезать с наркоты.

В ночь мы вышли втроем: Лиза в своей розовой курточке, Дима в панковском прикиде с мини-битой наперевес и я в конверсионной натовской куртке и с подаренным Яшей тренировочным деревянным ножом за поясом. Эхо наших шагов металось между стен. Тени забегали вперед, падали навзничь под ноги, пытаясь поставить подножку. Казалось (это вряд ли могло быть, но ощущалось правдой), за всю дорогу нам не встретилось ни единого человека. Было жутко, как оставленная позади, в запертой квартире, истерика. Еще было весело. И в сауне было весело. Я целовалась с Димой в бассейне и ни о чем не думала.

В квартиру вернулись далеко за полночь. Отправили домой на такси сонную Машу, допили вино и стали готовиться ко сну. На единственную, не такую широкую кровать улеглись я и Лиза. Следующим плюхнулся Рома, и место кончилось.

– Пол, милый пол, – сказал Дима, зевая.

– Иди к нам, – позвала Лиза. – Только свет погаси. В тесноте, да не в обиде.

Я предчувствовала, что не усну. Нервная, тяжелая