Обагренная кровью - Николай Ильинский

пятом году Федул за три рубля согласился бежать от кооперативного магазина до конца главной улицы, пересекавшей все село, и обратно. Но бежать-то надо было сняв портки! И он бежал, пыля босыми ногами и сверкая задницей, а за ним под громкий лай дворняжки с криком гналась детвора, возбужденная поднятой суматохой. И своих три рубля, собранных по копейке мужиками, Федул получил. Целую неделю Нагорное сотрясал хохот. И, тем не менее, как сельского пролетария его в числе первых записали в колхоз. Своим скарбом он общее хозяйство не обогатил, потому что имел в кармане вошь на аркане, но чужим стал пользоваться с превеликой охотой. Чем это завершилось, хорошо известно: от оплеухи Егорки Гриханова в ухе Федула так и остался неприятный звон. По этой причине у него теперь не иссякала пролетарская ненависть не только к князьям и другим буржуям, но и к коням, особенно если какой-нибудь конь имел несчастье отзываться на кличку Князь. Зато с быками работать ему было спокойно и, что главное, он мог зарабатывать много трудодней. Вот только беда, что мало давали хлеба на эти трудодни, по пятьдесят граммов зерна! Но все равно свою должность бычатника, как Федул с гордостью говорил, не поменял бы ни на какую другую.

Колокол оказался не столь тяжелым, и мужики, с криками и матами придерживая и медленно отпуская канат, плавно опустили его на землю.

— Отправим колокол в район, — сказал, смахивая ладонью пот со лба, Константин Сергеевич. — А пока пусть он тут и полежит…

На том и стали расходиться. Забродин был весьма доволен тем, что обошлось все благополучно, без потерь среди атеистов, да и Жигалкин теперь отвяжется. А нанятые в помощники мужики, осоловевшие от принятых граммов, сидели под стеной магазина и, поглядывая в сторону церкви, где еще поблескивал на солнце медный колокол, обсуждали совершенный ими подвиг.

Но утром в селе узнали, что ночью кто-то спер колокол и как вещественное доказательство везти в район Константину Сергеевичу было нечего. А ведь без этого доказательства Жигалкин сразу не поверит его словам, пока сам не приедет в Нагорное и не убедится, что «поповской побрякушки» больше на колокольне нет. Старики обсуждали чудо, происшедшее с колоколом, иные утверждали даже, что лично видели, как в полночь колокол сам поднялся вверх и вскоре исчез из вида.

— В святой дух превратился!..

— Не стерпел он надругательства над собой!..

— Прости нас, Господи!..

— Бог покарает Нагорное, как Содом и Гоморру!..

А произошло все просто: «вознесение колокола ночью на небеси» организовал Тихон.

— Сохраним историю Нагорного, — сказал он, поглаживая медный бок колокола, — он отлит более ста лет тому назад… Реликвия!.. А люди нам еще спасибо скажут…

Когда село безмятежно спало, даже сторож в конюшне сладко храпел и дежурный в сельсовете, подложив руку под голову, посапывал на столе у телефона, ребята подкатили к церкви тачку-двуколку, взвалили на нее колокол и тайно отвезли его к плесу.

— Спрячем, где неглубоко, — предложил Митька.

— Ага, — согласился Тихон, — но и не мелко… Когда вода будет чистая, рыбаки могут увидеть…

— Ладно, — согласился Митька. — Я знаю такое место…

И они на лодке переправили колокол на середину плеса и, чтобы излишне не шуметь, осторожно спустили его в воду.

— Мить, не забудем где? — Тихон огляделся кругом.

— Нет! — Митька толкнул веслом лодку с места. — Видишь вербу? Прямо напротив нее… Хороший ориентир!..

Виктор и Степан в это время стояли, как они говорили, на шухере: если что — им надлежало немедленно во всю прыть бежать к речке и спасать друзей от неприятности. Конечно же, о своей ночной проделке ребята не проронили ни слова: и опасно, вдруг дознается милиция, и стыдно перед директором школы. Но не могли ребята оставить Нагорное без колокола, звон которого слышали их деды и прадеды.

Искали пропажу всем селом. Даже милиция из района приехала: как-никак, а хищение церковной утвари налицо! И больше всех старались Виктор, Тихон, Митька и Степан. Они ходили по дворам, заглядывали в каждый сарай, в каждый закуток, вилами пронизывали сеновалы.

— Зачем же я тогда снимал его с колокольни! — наступал на милицию Степан. — Прошу найти кражу, а виновных наказать так, чтобы у других зады покраснели, как вареные раки.

Но работники милиции только развели руками и уехали восвояси несолоно хлебавши.

Иван также толкался среди односельчан, которые снимали колокол с колокольни, а назавтра тщательно искал его. Это была его последняя помощь мужикам родного села. Он торопился успеть на станцию и сесть в пассажирский поезд Харьков — Владивосток. Где-то в далеком Приамурье требовались шофера на лесоразработках. Те, кто вербовал Ивана, помогли ему без волокиты взять развод с Евдокией. Жена не противилась разводу, но, правда, в отличие от него, всплакнула так, чтобы никто не видел, в доме, за закрытыми окнами. Плакала Евдокия скорее не оттого, что рвалась связь с Иваном, а оттого, что Василий был вызван начальством сначала в МТС, а потом в военкомат и с тех пор словно растворился в небытии. … На ее вопрос, где он делся, отвечали, что попросился на побывку домой, там что-то случилось, но скоро вернется. Однако не вернулся.

К вечеру того дня, когда сняли колокол, два коня, запряженных в телегу, размахивали хвостами, отгоняя надоедливых слепней и мух, и жевали свежескошенную на лугу траву, брошенную Афанасием Фомичем им под ноги. В хате Званцовых собралась вся семья. Вместе ужинали последний раз.

— Ну, сынок… — Афанасий Фомич поднял зеленую кружку с налитым в нее зельем домашнего производства. — На дорогу!.. Дай Бог тебе благополучно добраться до места…

Все дружно выпили, кроме Анисьи Никоновны, беспрерывно вытиравшей платком покрасневшие от слез глаза. Вот так же совсем недавно, кажется, провожала она по вербовке на страшно далекий Кавказ Леночку, откуда та не вернулась. Сердце обливалось кровью, когда Анисья Никоновна думала о старшем сыне, о его жизни где-то так далеко, что и сказать трудно. Как сказал ей муж, это на тысячи верст дальше, чем злополучный Кавказ. Как там сложится судьба Ванюши?

— Ты вот что, Иванка. — Вытирая усы, Афанасий Фомич посмотрел на сына. — Будь там поосторожней… Балакают, на Дальнем Востоке японец балует… На каком-то Галкином поле, что ли…

— На Халхин-Голе, — подсказал Александр отцу. — Это же было в Монголии…

— А озеро Хасан где, тоже в Монголии? — ввязался в разговор Виктор. — Я по карте смотрел, это недалеко от тех мест, куда едет братка…

— Нынче там не воюют. — Иван положил ложку на стол. — Вы как маленькие дети, — усмехнулся он. — Если б была там