Обагренная кровью - Николай Ильинский

Свирид хватался за охотничье ружье, из которого сделал обрез, даже заряжал его, выходил на засаду и мог бы не раз уложить Лыкова, но всегда в критическую секунду указательный палец его правой руки отказывался нажимать на спусковой крючок. Не суда и наказания боялся Свирид, а кары сверху… И вот теперь, наконец, Лыков и сам ушел в тот мир, куда хотел проводить его Огрызков. В одно мгновение Свириду показалось, что вот он, наступил счастливый момент, вот когда все изменится, но, остыв после эмоционального возбуждения, он вспомнил о действительности, о том, что не в Лыкове суть. Сколько самих таких лыковых, пролетарских активистов до мозга костей, без суда и следствия пошли в Сибирь по этапу или были расстреляны! Суть во власти, в Сталине, по словам Игнатка, которому довелось в Москве видеть (а может, и врал Игнаток?) вождя с близкого расстояния, в этом «низеньком, рыженьком и рябеньком, как моя Паранька, человечке». Да и Сталин один — ничто, козявка, хотя больно кусачая. Вся суть в партии, в большевиках, таких, как Пентелька Жигалкин, прыгнувший из грязи в князи. Вот если бы их… И палец Свирида самопроизвольно сделал хорошо отработанное за жизнь движение — давить ногтем вшей. Свирид испуганно вздрогнул, поглядел вокруг, на окна, на дверь, на подозрительно темневшие углы хаты и даже на загадочно молчавшие образа. Для этого нужна большая силища, а где ее взять? Может, за границей? Но где?

Свирид Кузьмич еще раз испуганно озирнулся вокруг, тряся узкой рыжеватой бородкой, — кроме Оськи в хате никого не было.

— Значит, Лыков умер, Бог взял, — стал рассуждать больше сам с собой Свирид и вдруг вплотную придвинулся к сыну, присевшему к углу стола. — Ты, Оська, вот что… Кончишь девять классов — и баста, инженером все равно не станешь, не дадут тебе учиться на инженера — сын кулака…

— Ну, какой же ты кулак, батя! — Оська поднял брови. — У нас батраков отродясь не было… Сами горбатились на поле, сами все делали…

— А ведь раскулачивали! — тряхнул бородой Свирид. — Ветряк сразу же отняли… Лыков же и отнимал… Не кулака сын, так единоличника… За хозяйство браться тебе надобно, хватит дурака валять… Я неважный, хвораю больше, — продолжал он развивать свои мысли. — Мать тоже, только и слышишь, что кряхтит на печи… Все идет к твоей женитьбе… Ты эту дочь Егорки Гриханова выкинь из башки… Не нашего она плана!.. Кто такой этот Гриханов? Беспартошный! Всегда был таким. И отец его с лаптями не расставался, и дед тоже. Из колхоза его вытурили за то, что он за лошадь свою заступился, но он все равно заодно с ними… Погладят чуток, так он целоваться к ним полезет… У Демидки Казюкина дочь подросла, Нюрка… Я подглядел, невеста что надо! Цыцастая! — Видя, что Оська кривит губы, Свирид стал сердится. — Ты что, не знаешь, кто такой Демид Савельевич?

— Да знаю! — отмахнулся Оська.

— Ни черта ты не знаешь! — наступал отец. — У него своей земли было сто пятнадцать десятин, полторы тысячи овец, пятнадцать лошадей с упряжью, дом из кирпича, большой сад и водяная мельница не чета нашей…

— Было, да сплыло. — Оська отвернулся и уставился в окно, за которым зеленел луг; среди него голубой лентой поблескивала Серединка, а дальше, как две сестры, встречались и сливались в единый поток две небольшие речки.

— Еще неизвестно, как все обернется. — Свириду Кузьмичу не нравилось унылое настроение сына. — Ты это того… не опускай нос… Знай… — Отец повернулся к иконам и вновь широким жестом перекрестился. — Безбожная власть долго не продержится… Об этом даже в Писании сказано!..

Один за другим к Огрызковым пришли Григорий Борисович Шапкин, Мефодий Семенович Маркелов, и последним, прижимаясь теснее к плетню, на всякий случай, чтобы меньше видели, прокрался Демид Савельевич Казюкин.

— Входи, входи, — приглашал всех Свирид, поглаживая бородку.

Пришедшие прямо с порога, не говоря еще ни слова, крестились и шептали молитвы. Все были возбуждены и не то чтобы радостные, но с какой-то неопределенной надеждой неизвестно на что. Понимали: смерть председателя колхоза не решит их проблем, не изменит порядка вещей и все останется, как есть. Но вместе с покойным Лыковым уходит в небытие и часть их трудной и опасной жизни.

Хозяйка дома Авдотья Саввишна, не на шутку взволнованная, забеспокоилась: гости пришли так внезапно, без приглашения — чем потчевать?

— Что под руку попадется, то и на стол, — посоветовал ей Свирид Кузьмич, а сам достал спрятанную под печкой бутыль с мутноватой жидкостью. — Берег на всякий случай — пригодилось! — вдруг торжествующе произнес он.

Появился на столе хлеб, огурцы прошлогоднего засола, но хорошие, твердые, хрустящие, несколько головок лука, кусок сала, а в стеклянную солонку Оська добавил горсть соли. Гости расселись на лавке вдоль стены, хозяин примостился на табуретке у края стола и налил в стаканы самогону.

— Ну, помянем, — поднял он свой стакан и тут же добавил: — Не председателя, ни дня ему, ни покрышки, а человека — все-таки Божье создание, хотя им и овладел дьявол…

— Помянем, — негромко заговорили мужики, глядя на налитую жидкость в стаканы.

— Пусть земля ему будет пухом…

— Вместе ведь росли!..

Авдотья Саввишна, стоя недалеко от стола, глубоко вздохнула и сделала скорбное лицо: вспомнила она Лыкова молодым, хоть и бедным, но статным и красивым парнем, на которого заглядывалась не только она, но и другие девки в Нагорном. Отдали ее замуж за Свиридку, в семью богатую, пять коров своих имели, а сколько овец — не считала! Свирида она не любила, но подчинилась воле родителей, свыклась со своей долей, родила Оську, когда уже про нэп балакать стали.

Мужики меж тем выпили, крякнули по обычаю, хрустнули, кто огурцом, кто луком, и стали молча и медленно жевать, как волы в стойле после изнурительной работы в поле.

— Что теперя будет? — первым прервал молчание Демид, оглядывая заросшие бородами лица мужиков.

— А ничего, — ответил Гришка Шапкин, по прозвищу Шуга. — Все останется как есть… Пораскиньте своими мозгами: уж как мы надеялись, когда Ленин умер — и что? А ничего. Сатанинская власть как была, так и осталась… Так то ж Ленин, вождь всего этого… пролетария! Не соринка в глазу, что прижмурился и она со слезой вышла… А тут Лыков!.. Да кто он такой, чтобы после его смерти все торомашками пошло? Просто нам он много вредил и то не по своей небось воле… Прости его, Господи!..

Все перекрестились, повернув головы в сторону образов, Авдотья Саввишна даже поклон сделала, и только Оська, не поднимая