Мальчик с чёрным петухом - Штефани фор Шульте

И другие тоже не делали попытки броситься к нему. Стояли, не сдвигаясь с места. В стыде. В позоре. И впредь им придётся с этим жить, а утешать себя самообманом больше не получится.

Петух выпорхнул из окна башни и снова успокоился от ужасного перенапряжения только под рубашкой у Мартина. Только там он чувствовал себя защищённым.

А конь рыцаря – случайно ли он оказался как раз у ворот крепости? Случайно или нет, но он был под седлом, с притороченным одеялом. И торба с запасом еды тоже была на месте. Мартин посадил мальчика на коня. Художник посадил туда же девочку. Они вывели коня за ворота крепости. Прочь отсюда. Вниз под гору. И вперёд в долину.

31

Хотя худшее осталось позади, но выздоровление требовало времени, к тому же надо было опасаться рецидивов. Мартину по-прежнему снились кошмары, и он вскакивал и потом долго не мог успокоиться, пока не убедится, что вокруг него лишь тёмные тени лесов, которые они пересекают на своём обратном пути. Карстовые пейзажи горных склонов вскоре сменились топкой почвой отсыревших лугов.

Поначалу трудно было выяснить, откуда родом спасённые им дети. Они старались описать свои родные деревни, но это описание подходило к любой другой деревне из каких угодно других мест. Они знали всё про коз и коров, про рогатки соседских мальчишек и про дурные привычки местного священника, но ничего не знали про ближний к ним город, даже его название. Не знали даже, какой вид открывается с гребня холмистой гряды.

Художник нарисовал приблизительную карту, расположив на ней местности, которые они пересекли после того, как покинули крепость. Они перечёркивали то, что уже обследовали и осмотрели, и наконец увидели ландшафт, который показался знакомым одному из детей.

Первым они доставили домой мальчика. Они подвели его прямо к низенькой двери родительской хижины. Мать обняла своего сына. Да так крепко, что боязно было, что раздавит его. Благодарности в её глазах Мартину было достаточно, да и на какую другую благодарность он мог бы ещё рассчитывать. Когда вырвал ребёнка из когтей самого чёрта. Против которого никто бы не смог выступить без содрогания. И вот Мартин уже снова в пути, чтобы найти теперь родину девочки, в чертах которой ему всё мерещилось личико дочери Годели. В своих кошмарах он всё ещё просил у неё прощения за то, что не мог её спасти. Зато спас всех детей, которые могли бы в будущем разделить её участь.

– Как я устал, – говорил иногда Мартин. И не важно было, кому он жалуется – петуху или художнику.

И тогда коня вёл за узду художник – по песчаным лесным почвам и вброд через мелкие ручьи.

– Так много всего, о чём я помню, – сказал Мартин.

– Но ты же ещё ребёнок, – возразил художник.

– Больше я не смогу вынести.

– Теперь всё будет иначе, – пообещал петух.

– Так ли?

– Ты сможешь передохнуть. И сможешь снова надеяться. Снова желать.

– А что это значит? – спросил Мартин.

Петух не ответил, художник тоже этого не знал. Мальчик долго молчал. И правда. Ведь когда-то он чего-то желал. Желание всегда присутствовало и было естественным, как будто внутри него всегда горел слабый, но неугасимый огонёк. Но потом он постепенно заглох в деяниях, как будто все его задачи были исполнены. А теперь снова возникло пространство для желания, которое всё это время скрывалось у него под спудом. Мартин почувствовал лёгкую потугу и кусочек за кусочком высвободил это желание. Теперь он часто сидел у костра, широко распахнутыми глазами глядел в пустоту и не откликался на разговор, а искры из поленьев тем временем снопами возносились в небо.

Потом они нашли родину девочки, и Мартину эта местность тоже показалась знакомой.

Мать едва могла поверить, что снова обрела своего ребёнка целым и невредимым. Она в слезах упала на землю. Потребовалось сколько-то времени, пока она вообще смогла обнять своё дитя. Глядя на эту сцену, не заплакал бы разве что мёртвый.

В порядке благодарности они получили пополнение своих дорожных запасов. Теперь на коне было место для обоих – для Мартина и для художника. Они могли теперь даже продать этого коня, а взамен накупить красок для художника. Или купить жильё для обоих.

Когда потеплело, они расположились на привал у реки. Мартин искупался, а художник сидел на берегу и даже не думал о том, чтобы помыться. Вместо этого он представлял себе, как бы он написал то, что видит перед собой. Светлые камни и отражающую их воду. А на заднем плане опушку леса. Над лесом синее небо и белые облака, слегка в крапинку, словно пёрышки. И тут Мартин внезапно вскрикнул, вынырнув из-под воды.

– Франци! – завопил он.

Вот кого он хотел бы снова увидеть! Франци! Её непременно нужно взять с собой! Но для этого придётся заехать в деревню. Ещё раз вернуться к началу.

– А ты это хорошо продумал? – спросил художник.

– Нет. Я совсем про это не думал, – сказал Мартин.

Мальчик сиял и лучился. Он мог бы озарить своей улыбкой самые мрачные часы. Насколько чиста была его душа, настолько же светла его надежда на счастье.

Когда у него перед глазами возник образ Франци, мальчику вдруг всё стало легко. Даже не дав мокрому телу обсохнуть, он влез в свою рубашку и штаны и стал поторапливать художника в дорогу.

Но тот не видел необходимости в спешке. Он бы лучше посоветовал мальчику даже не пытаться вернуться в свою деревню. И чтоб ноги его там не было. Разве не в этом состоял их давний уговор? Ведь люди там страшные. А Франци, эта проворная девушка с чистой душой – ну что ж, ей не повезло родиться в плохое время, и это время, пожалуй, её уже научило, какой ей надо быть: красивой, но не цветущей. Сильной, но скорее как бывает сильной рабочая скотина. Весёлой, но лишь для того, чтобы выманить из чужого кармана последний талер и получить свою выгоду. А во всём остальном ей ум ни к чему.

Но когда художник немного поразмыслил: Франци и мальчик. Боже мой, да вместе они могли бы перевернуть мир. И миру бы это пошло на пользу. Если бы только можно было при этом обрушить в небо весь этот жалкий,