Встретимся в музее - Энн Янгсон
Прошу прощения за то, что говорю о своей дочери так, словно она самый особенный человек на свете, хотя особенная она только для меня. Но для меня она центр вселенной, особенно сейчас, когда носит под сердцем малыша и солнечный свет начинает пробиваться сквозь печаль маминой смерти. Печаль маминой жизни, я бы даже сказал. Теперь так много говорят про посттравматический стресс. Глядя сейчас на Карин, я начинаю думать, что у меня посттравматический восторг.
Эрик выше ростом нас обоих, но он человек увлекающийся, увлекающийся в куда большей степени, чем я, и одно из его особенно страстных увлечений – это еда. Поэтому он довольно полный. К людям он тоже относится с полной отдачей. Постоянно всех целует и обнимает, гораздо чаще, чем я или Карин, чем свойственно было Биргитт (она была особенно скупа на объятия). Ему нетрудно смеяться, нетрудно плакать. Находиться с ним рядом всегда весело, но неспокойно.
Карин привезла с собой буханку хлеба с орехами и семечками, а еще яблочный пудинг собственного приготовления. Эрик привез бутылку хорошего бургундского, и эти добавки сделали мое рагу невероятно вкусным, хотя я уверен, что само по себе оно было вполне заурядным. Я сервировал стол белыми фарфоровыми тарелками, самыми изящными в своей простоте бокалами на тонких ножках, белыми льняными салфетками и тремя оловянными подсвечниками. (Ваша керамическая дама, по совместительству гасилка для свечей, пришлась бы ко двору у меня в доме.) Мы сели ужинать, Эрик и я пили вино, Карин же прочла все последние исследования на тему беременности и алкоголя и к вину не притронулась. Потом мы расположились на диване напротив камина и стали разговаривать. В основном о Карин, ее здоровье, настроении и ее будущем ребенке. Пока мы все втроем вот так сидели в тепле и уюте, под тихонько играющий на фоне скрипичный концерт Бруха, она решилась рассказать мне, что у нее будет девочка. И что она назовет ее Биргитт. Я почувствовал себя слегка виноватым за то, что не смог сдержаться и в ту секунду обрадовался, что у Карин нет мужа, что отец малышки находится на другом конце земного шара и не знает о ее существовании. Она родится в семье, состоящей из Эрика, Карин и меня, и больше ни у кого не будет такого права, как у нас, любить и растить ее. Я знаю, это очень эгоистичная мысль.
В субботу утром, когда мы втроем сели завтракать, я рассказал им о своих размышлениях по поводу списка объектов, которые перечислил в прошлом своем письме, и попросил совета, стоит ли позволить этим вещам остаться на теперешних местах, памятником странной одержимости их матери, или же настало время взглянуть на них так, словно их только что положила на полку неизвестная рука и я могу распорядиться ими по своему усмотрению. Выбрать исключительно те, что нравятся мне самому. Эрик скрестил руки на столе и положил сверху голову. Я не понимал, что это может значить, поэтому взглянул на Карин. Она улыбалась.
– Это хорошая идея? – спросил я.
– Очень хорошая, – ответила Карин.
– Аллилуйя! – произнес Эрик, поднимая голову. – Поверить не могу, что ты так долго думал.
Мы положили все объекты в ряд. Я выбрал осколок фарфора и кусок дерева в форме арки. Эти вещи приятны моему глазу. Карин выбрала пуговицы и камешки. У нее есть подружка, которая создает украшения и статуэтки из objets trouves, как их называет Карин. Надеюсь, Вы не нуждаетесь в переводе. Эрик выбрал срез древесного ствола. Сказал, что может найти для него место на своем письменном столе, не на самом виду, но и не совсем в уголке, и дерево будет напоминать ему о маме, когда его взгляд будет случайно скользить по столу и в голове не будет никаких специальных мыслей или будут только те, от которых он хотел бы поскорее избавиться. Перед нами остались замок, пиала, коробка, веер и гнездо. Мы сложили все это в пакет. Эрик и я надели куртки, Карин укуталась в пончо. Здесь сейчас холодно, ветрено, чувствуется дыхание зимы.
Мы отправились в центр Силькеборга, в магазин, который торгует антиквариатом и покупает старинные вещицы с рук. Там нельзя найти чего-то слишком большого или слишком хорошего. Честно говоря, в основном это вещи старые (или это то же самое, что старинные?), не очень красивые и мало кому нужные. Но мне нравится там все рассматривать, а еще внутри есть букинистический отдел, где я иногда покупаю книги, так что в том магазинчике я довольно частый гость. Мы предложили его владелице коробку, пиалу и веер. Сам торговый зал хорошо освещен, но женщина сидит за заваленным газетами столом в темном уголке. Я никогда толком ее не видел, но у меня почему-то сложилось впечатление, что владелица – глубокая старушка. Когда мы протянули ей коробку из игральных карт и веер, она включила яркую настольную лампу, и тогда я увидел, что на самом деле она, конечно, не молода, но и старушкой ее назвать нельзя. У нее на лице виднелись шрамы, такие, по моим представлениям, остаются после автомобильной аварии. Когда женщина заговорила о принесенных нами вещах, я сразу понял, что она не датчанка, хотя и говорит по-датски. Я подумал тогда: «Вот передо мной еще один человек, чью историю мне никогда не узнать».
Женщина сказала, что веер слишком ветхий, а вот коробочка ей понравилась, и она готова была предложить за нее какую-то сумму. Эрик мгновенно ответил, что денег мы не возьмем, но поищем в магазине что-нибудь способное заполнить пустые места, которые прежде занимали веер и коробка, а владелица может, если пожелает, сделать нам небольшую скидку. Мы осмотрели все полки, столы и подоконники, и наконец нам на глаза попалось одно изделие из стекла. Я сразу решил, что оно-то мне и нужно. Наверное, держал в голове вазу, о которой Вы рассказывали, хотя я понятия не имею, какой она формы и какого оттенка зеленого. Эрику и Карин эта вещь тоже понравилась, хотя никаких ассоциаций у обоих не было. Купленная нами ваза по форме напоминала бутылку с ямочками (надеюсь, это правильное слово) по бокам, словно кто-то оставил отпечатки пальцев,
