Пусть она вернется - Синтия Кафка
Но правда кажется мне насущной необходимостью. Я приехала сюда за объяснениями, и они у меня в руках.
В то же мгновение, когда я открываю тетрадь, чтобы продолжить чтение, я неожиданно получаю сообщение. Оно пришло с неизвестного номера, но открыв его, я не могу удержаться от стона.
«Здравствуйте, я певец, мы виделись на концерте. Женщину на портрете зовут Лина. Надеюсь, что информация будет вам полезна».
Я закрываю глаза и даже не пытаюсь считать про себя. Даже если я дойду до тысячи, все равно не успокоюсь. В спешке я засовываю тетрадь в конверт и хватаю свои вещи.
Тимоте видит, как я встаю, и идет ко мне.
– Мне надо обратно в галерею, поговорить с женщиной, что дала тебе тетрадь. Я думаю, она может помочь мне развязать все узлы этой головоломки, – говорю я, показывая другу сообщение. Его взгляд становится недоумевающим.
– Черт, что это такое? Он что, перепутал их с художницей? А может… твоя мать поменяла имя?
– Я думаю, все сложнее, но если мы будем это обсуждать, пока полезем вверх, то я просто сдохну.
Подъем намного тяжелее, чем спуск, но меня гонит вверх прилив сил, и мы добираемся до конца лестницы всего за полчаса.
Я пью воду, восстанавливаю дыхание и говорю Тимоте и самой себе:
– Пора пойти туда.
Я прижимаюсь к Тиму, наслаждаясь теплом его рук, которые обнимают меня. Мне необходима эта подпитка, чтобы приготовиться к правде и наверняка многочисленным ударам. Подзарядившись, я отклоняюсь, чтобы увидеть его лицо.
– Ты хочешь… – произносит он.
Я жестом останавливаю его.
– Спасибо, Тим, но я пойду одна.
– Помни, что ты сильна, как горы, и любые испытания приносят тебе пользу, – шепчет он мне на ухо, развеивая все мои сомнения.
– Это слишком длинное предложение, чтобы сделать татуировку на руке, – шучу я, чтобы скрыть тревогу.
– А что ты думаешь о девизе «Валяясь на земле, можно найти что-то нужное»?
У меня вырывается смешок, и это очень меня удивляет: я не думала, что буду способна шутить в подобных обстоятельствах, но Тиму удается меня рассмешить в любой ситуации.
– Можно и еще что-нибудь придумать, – улыбаясь, Тим смотрит мне в глаза.
– Давай, иди.
Он собирается поцеловать меня в макушку, но я поднимаю голову и целую его в уголок рта. И прежде чем он как-то отреагирует, я ухожу не оборачиваясь, с огнем в груди и идиотской улыбкой на губах.
7 июня 2016 года
Лина решила организовать вечеринку по случаю открытия галереи на нижнем этаже дома Жеромины – ремонтные работы наконец завершены. Я была против. И против галереи, и против вечеринки тоже. Но Лина начала все сильнее отодвигать меня на задний план, хотя выставлять и продавать мы собирались наши общие работы.
Наши работы с ее подписью на каждой. «Лина Натале» – с намеком на Натали, как она заявила. Но меня огорчает не это. Она может перетянуть все одеяло на себя, если ей так нравится. Мне подходят и кулисы. Она всегда была светом, а я – тьмой.
С одной стороны, мне нравилось принимать решения вместе. Но, с другой стороны, от этой светской жизни у меня учащается сердцебиение. Мне не нужны журналисты, фото в прессе, я не хочу никаких статей в газетах. Я против публичности.
К несчастью, Лина любит общество, и я не смогла этого избежать. Я слушала, как она рассказывает о «своих» художественных секретах. Как я выбираю цвета, время для живописи, гальку, что я наклеиваю для придания особого измерения моим картинам. Она все обо мне знает. И прежде всего – как меня достать.
Со временем она все больше и больше берет контроль надо мной.
Вдобавок я видела Огюстена. Я хотела убежать, спрятаться, но Лина помешала. Она заполняла собой все пространство, а я могла только находиться рядом.
Обессилев окончательно, я наблюдала, как он смотрит на Лину, и мое сердце пронзил электрический разряд. Я поняла, что когда он находился со мной, то воображал, что был с ней.
23
Я поцеловала Тимоте. В уголок губ, конечно. Но я посмела, и это что-то изменило внутри меня. Пока я иду к галерее, меня охватывает восторг. На террасе, напротив пляжа из черной гальки, на металлической скамье сидит пожилая дама. Мне видна только ее спина. Слегка нагнувшись, она, кажется, смотрит на парусник, бросающий вдалеке якорь, но может быть, она просто погружена в свои мысли. Дама одета в черное платье, плечи ее покрывает серая шерстяная шаль, голову венчает пучок седых волос. Я не хочу ее пугать, приблизившись и резко прервав ее мысли, поэтому останавливаюсь в нескольких метрах, возвращаюсь и прохожу остаток пути, усиленно стуча каблуками. Когда я вновь подхожу к двери, она поднимает на меня свои выцветшие голубые глаза. Я узнаю женщину с портрета на выставке в Лури. Ее глаза сияют. Дама бормочет что-то по-корсикански, и ее интонация выражает призыв подойти поближе.
Я здороваюсь, но она, кажется, витает где-то в облаках и не сразу отвечает мне.
– Вылитая она, – повторяет женщина на этот раз по-французски, похлопав по лавке рядом с собой. Я присаживаюсь и извиняюсь, а мои ноги дрожат. Она берет мои руки в свои морщинистые ладони, сухие и холодные.
– Как будто она вернулась, – добавляет она с мечтательным видом.
Это она о моей матери? Если это так, то, выходит, она снова исчезла. Мое сердце сжимается, но я стараюсь этого не показывать.
Пожилая дама рассматривает меня так, как это могут себе позволить только дети или старики, не заботясь о приличиях и неудобствах, которые могут испытывать те, кого они изучают.
– Как тебя зовут? – спрашивает она меня.
– Марго.
Кончиком пальца она рисует в воздухе крест.
– Aïo. Как мою мать, babin.
– Ничего не понимаю, – признаюсь я недоуменно. – Я прошу прощения, но… я не знаю, кто вы, и не уверена, что я – та, за кого вы меня принимаете. Я дочь Натали.
– Конечно, я тебя узнала и ждала тебя. Я Жеромина, твоя прабабушка.
Хорошо, что я сижу, иначе бы упала. Когда она говорит «твоя прабабушка», то что имеет в виду – взаимоотношения близких людей или биологию?
