Это - Фай Гогс
Глава 15
В которой Барни считает
В переулке выяснилось, что я тоже немного умею летать. Осталось только поработать над приземлением. Удар моего тела о землю немного смягчила куча хлама, из которого бомжи свили себе пахучее гнездо. Балахонщики, не дожидаясь благодарности за обретенный мною магический навык, неторопливо спустились по лестнице и захлопнули за собой дверь.
– Твари! Это же «Гуччи»! – крикнул я им вслед, держась за разорванный воротник рубашки – еще одного подарка моей невесты, потерянного в сражении.
Я благоразумно решил не рваться обратно, не стучать в дверь ногами и не ломать руки в бессильной ярости, зато быстро нашел того, на ком можно было эту ярость выместить:
– Эй, Сири! А ты чего молчишь?!
Ответа не последовало; лишь старик-растаман испуганно прикрыл от меня своим телом пакеты с пивными банками. Я вскочил и побежал обратно к машине, намереваясь тотчас сняться с якоря и, отдав швартовы, отчалить в направлении Нью-Йорка, поскольку понял, что сумма, оставшаяся от сорока миллионов после вычета налогов, все равно не покроет оплату счетов от травматологов, стоматологов, дерматологов, пластических хирургов, психиатров, медиумов, экзорцистов и похоронных бюро.
Но когда я уже было собрался по привычке с разбегу прыгнуть на водительское кресло, мне показалось, что чего-то не хватает. Подбежав поближе, я обнаружил, что не хватает заднего дивана. Я представил себе выражение лица Кэти, как всегда внимательно и сочувственно выслушивающей мои объяснения произошедшего, и моя ярость перестала быть бессильной:
– Где сидение? Уроды, у нас же сделка! Где оно?! – угрожающе заорал я.
– Йоу, мужик, ты понимаешь… Мы отвернулись всего на пару сек, а его уже нет! – с горечью отозвался не оправдавший возложенного на него доверия луизианец. – Поэтому мы готовы сделать тебе скидосик… Эй, Барни, посчитай, сколько там мужик нам должен, – обратился он к сидящему рядом мужчине неопределенного возраста. –– Сейчас Барни все посчитает, он ученый, – добавил он успокаивающе.
– Ах вы, уб…
– А-а-аа… не мешай Барни считать…
– Пятьдесят три минуты…– заскрипел Барни, погрузившись в сложные вычисления — да еще по ночному тарифу… минусуем сидение… и умножаем на нас троих… Итого с него причитается ровно сто семьдесят два бакса!
– Вы! Тупые, грязные крысы! Если бы вместо того, чтобы валяться здесь и ссать друг другу на морды…
– А, знаем, знаем… типа пошли бы, нашли работу и все такое, – с нотой иронии отвечал молодой. – Я так понимаю, парень, что платить ты не хочешь?
– Платить? Слушай внимательно: сейчас я отвернусь и сосчитаю до десяти, а потом повернусь и снова увижу этот диван на прежнем месте… а если не увижу, то положу вас под колеса и перееду; а потом еще раз, и еще, и так до тех пор, пока вы не станете тоньше бумаги…
– Из-за педиков и чертовых мексов в этой стране стало невозможно вести бизнес… Придется звать Коротышку Ника… Эй, Коротышка! Ник! – бросил луизианец клич в подворотню. – Иди сюда, у нас опять проблемы…
– …а потом я займусь Коротышкой Ником, и он станет короче своих же собственных…
Из подворотни донесся невнятный шум. Я стоял, подбоченясь, готовый стереть в пыль всех бомжей Ричмонда вместе с их мусорными тележками и одноглазыми собаками, но когда я увидел быстро приближавшегося ко мне огромного мужика в длинном грязном пальто и моей маске Бэтмена, мое самомнение малость поубавилось.
– …лимфоцитов… мистер Ник …Николас, верно? А мы тут с вашими коллегами как раз обсуждали, какими купюрами вам было бы удобней…
Уже через мгновенье я болтался над асфальтом вниз головой. Животное без видимых усилий держало меня за ноги своими когтистыми лапами. Из карманов моей кожаной куртки посыпались монеты, ключи, очки и бумажник. Зато в этом положении я смог рассмотреть некоторые подробности, которые сперва ускользнули от моего внимания: он был босым, и на нем не было вообще ничего, кроме пальто!
Тут уж и мой внутренний консультант счел необходимым высказаться:
– Но ты ведь и не думал, что сможешь просто так взять – и уехать?
Голос произнес эту фразу очень мягко, в нем не было ни тени иронии или злорадства. И я вдруг снова почувствовал необычайное умиротворение, почти эйфорию, чему, по идее, никак не могло способствовать то, что голова моя болталась в трех футах от асфальта, а прямо перед моим носом болталась пара покрытых густой шерстью яиц – каждое с небольшую дыню. Дело здесь было вот в чем: я хоть с опозданием, но все-таки вспомнил этот голос! Мне часто доводилось слышать его и прежде, но до сих пор я не обращал на него внимания, полагая, что разговариваю с самим собой!
Совершив это поразительное открытие, я за неимением времени и из-за переизбытка крови в мозге не стал углубляться в более детальные воспоминания, но зато полностью расслабился и просто наблюдал за происходящим, словно со стороны.
А надобно сказать, что чуть ли не с пеленок я ревностно исповедовал великие духовные идеалы, всем сердцем жаждая лишь одного: вкушать плодов от древа премудрости божией и делиться ими с блуждающими во тьме невежества, направляя ничтожных сих на светлую стезю кротости, добронравия и любви. И поэтому я безропотно ждал, когда стопы мои вновь обопрутся о земную твердь, дабы затем дружеским увещеванием вкупе с отеческим упреком склонить вонючего примата к осознанию пагубы его звериных повадок.
Пока же я просто готовился вовремя выставить руки, которые держал в полусогнутом положении, и предотвратить падение на голову после того, как этот раздавшийся вверх и вширь Роберт Паттинсон отпустит меня.
Однако делать этого горилла не торопилась. Напротив, сложив мое тело вдвое по условной линии, проходящей хорошо хоть не вдоль, но поперек в районе тазобедренных суставов, она, горилла, запихнула его под невыразимо благоухающую подмышку, другой рукой рывком открыла багажник «Мустанга» и швырнула меня на его дно.
«Что ж… когда ударят тебя в десную ланиту, подставь дру… тьфу ты… когда умолкнут праведники, да заговорят ружья!» – подумал я и уже изготовился урезонить гада, опустив ему на голову тяжелый домкрат, который весьма кстати нащупал в глубине багажника, но тут его крышка с треском захлопнулась. Скорее всего, то трещали кости моего черепа, оказавшиеся на ее пути, но, честно говоря, ни этого, ни
