Обагренная кровью - Николай Ильинский
— Ты правильно сказал, Гришка, — кивнул Демид. — Лыков не в счет!..
— Чтобы прошлое возвратить, нужна другая сила, мужики, — заметил Свирид.
— Но мы с вами не сила, — окинул всех насмешливым взглядом Шапкин.
— Сила нужна из-за границы, — вздохнул Свирид. — Самим нам не управиться, в гражданскую никакие генералы не помогли, а нынче так и балакать не приходится…
— Да нет уж, лучше задницей без портков сверкать, как Федул когда-то, чем кланяться чужакам, — возразил Свириду Григорий Шапкин.
— Это ты так думаешь, Шуга, — ответил ему Свирид. — И я тебя не понимаю… Проходил я анады мимо твоего дворца: можно сказать, одна срамота, до чего довели хозяйство, какую домину развалили!..
Перед самой революцией Шапкины, разбогатев на торговле, купили старинное, еще помещичье, имение. У самой реки двухэтажный кирпичный дом со множеством комнат, вокруг большой сад, где росли яблони, груши, вишни, сливы. После революции Шапкиных из поместья изгнали, старый хозяин вскоре умер, а Григорий махнул рукой на все, со всеми решениями местной власти соглашался, даже вошел в доверие, и его не тронули, не отправили куда подальше, но в колхоз не приняли. Хотя заявление он и не писал, ему просто намекнули: не пытайся! Слова Свирида грустью пали на его душу: он и сам видел, в каком плачевном состоянии находятся его бывший дом и сад. И когда Григорий проходил или проезжал мимо, то всегда отворачивался, чтобы не видеть выбитых окон и вырубленных зимой на дрова яблонь и груш.
— Похороны, стало быть, завтра, — вернулся он к неприятному разговору.
Свирид большим кухонным ножом нарезал тонкими ломтиками сало и последний ломтик и крошки от нарезанного кинул себе в рот.
— Должно быть, — кивнул он.
— Здрасьте вам! — вмешался доселе молча жевавший Мефодий Маркелов. — Вы что — не до конца слыхали? Санька-то скончался вчерась, а жара-то вона какая. Нынче и похоронят!.. Балакают, сердце не выдержало у него, когда узнал, что Иванка Званцов Дуську его распутную выгнал со двора… Ныне на кладбище понесут Лыкова, я сам видел, сколько из Красноконска враз понаехало… Сам Морозов прикатил, хмурый, недовольный!.. Как же, своего потеряли… А про заграницу, мужики, нам помалкивать надо, от греха подальше. — Он поднял указательный палец, как бы предостерегая, и закончил: — То-то! — Все испуганно поглядели, но теперь уже не на образа, а на окна и дверь. — Ухи везде есть, мужики… Так что надо пойти на похороны поглазеть, — предложил он, и все с ним согласились, встали из-за стола, утерлись, кто чем мог.
— Спасибо, Свирид, за угощенье, — сделал поклон Огрызкову Демид Савельевич.
….Таких похорон Нагорное за все годы своего существования не знало. Народу собралось — яблоку упасть негде! Гроб был обит красной материей. Духовой оркестр красноконских пожарников, блестя на солнце медными трубами, баритонами, тенорами и басами, играл траурную музыку, которая сама по себе невольно выжимала у односельчан слезы из глаз. Впереди траурной процессии несли не крест, как обычно, а деревянную пирамидку, выкрашенную в красный цвет, на верху которой была прикреплена вырезанная из жести звезда. Все Нагорное двигалось за гробом. И не только колхозники, но и единоличники. Баб, конечно же, интересовала прежде всего Евдокия: как она, бесстыжая, выглядит? Одетая во все черное, она шла за гробом, низко опустив голову.
— И поголосить-то по отцу не умеет! — возмущались бабы.
Насмешливые, порой злые взгляды, ядовитые слова в адрес Евдокии вряд ли могли сделать ее горе еще сильнее. Ей было все равно, что о ней теперь думали. После сорока дней после похорон, решила она, продаст дом и уедет куда-нибудь подальше, теперь по вербовке люди едут во все концы страны. А может, даже отправится к Ивану на Амур (только вот узнать бы у Званцовых адрес!), поедет, упадет перед ним на колени, попросит прощенья, а там, что Бог даст. Более того, пришла разнарядка отправить еще желающих нагорновцев в Красноярский край, в тайге создавать новые колхозы. Часть семей туда два года назад уже отправилась, пишут, что живут неплохо: только гнус проклятый одолевает. Можно и туда податься, там много друзей отца. А от Василия Игумнова до сих пор ни одной весточки, забыл ее, натешился и забыл. Про других потенциальных мужей она и думать не хотела, хотя нашлось бы таких немало.
Похоронили первого председателя колхоза имени «13-го Октября» на местном кладбище почти рядом с церковью и ветряком. Свирид Кузьмич также шел за гробом и для приличия, стараясь быть заметным для всех, старательно и часто вытирал картузом глаза. И он даже дольше всех оставался на кладбище у свежего холмика с новенькой звездочкой, покрытого цветами. Но не потому Свирид оставался, что не хотел быстро расставаться с усопшим, а потому, что отсюда очень близко была видна ветряная мельница. И Свириду Кузьмичу теперь уже не понарошку с трудом удавалось сдерживать слезы. И проходившие мимо него с сожаленьем думали, как этот единоличник убивается по умершему председателю колхоза, который отбирал у подкулачников землю, скотину и многое другое, а у него самого даже ветряк!
— Все простил Лыкову Свирид Кузьмич, — толковали меж собой мужики.
— Оказывается, добрая, отходчивая у него душа.
— Хоть и почти кулачья…
Сорок дней после смерти отца Евдокия отмечала по христианскому обычаю, правда, без церковного молебствия, хотя, если был бы открыт храм для службы, она обратилась бы к батюшке: ведь так и не стала комсомолкой, несмотря на все уговоры и даже угрозы Алексея Петровича высечь ее ремнем. Ему самому доставалось по первое число в райкоме партии за пассивность в воспитании колхозной молодежи и даже собственной дочери.
— У тебя на уме одни только гулянки, — сердился, бывало, Алексей Петрович. — Отца в грош не ставишь, не слушаешься…
— Ну, зачем мне твой комсомол, батя, — упрямилась она, — собрания, стенгазеты — скукота!.. А на гулянках весело, Митька как заиграет — ноги не удержишь, сами в пляс идут…
— Я доберусь и до Митьки, — грозился отец, — нет чтобы в активистах быть, так он до зари пиликает на своей гармошке, паршивец!
Но теперь отцовские советы, уговоры и грозные наставления остались позади. Помянуть Алексея Петровича пришли все правленцы, из Крас-ноконска на райкомовском легковом автомобиле приехал Жигалкин, со скорбным выражением лица здороваясь с собравшимися во дворе.
— Я не против дедовского обычая, — сказал он, подавая Евдокии букетик из красных роз. — Хочу наяву помянуть хорошего человека, нашего соратника, твердого большевика Алексея Петровича… Только теперь чувствую, как не хватает его нам!
Из Выселок, стряхивая с одежды дорожную пыль, прибыли Дарья Петровна и
