Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Юкке приходилось еще труднее. Рабочий дом и Красная гвардия отнимали все его время. А тут еще в левом боку появилась какая-то боль. Юкка даже сам себе не хотел признаваться в этом, но боль все равно не проходила. Временами, правда, она вроде стихала, а потом снова начинало колоть сильнее прежнего. Особенно, когда он очень уставал.

Юкка заметно похудел, но держался он по-прежнему прямо, ходил с высоко поднятой головой, был, как всегда, спокоен и готов в любой момент прийти на помощь.

Как-то Аукусти и Юкка остановились на минутку на улице Итяйнен, у ворот дома, где жил Ялонен. Карпакко хотел спросить у Юкки, куда исчезла русская канонерка. Он уже завел было речь о ней, но тут подошла Халоска с большим узлом белья и вопросительно посмотрела на Юкку. Юкка понял, что Сийри хочет узнать о пенсии за Тенхо. Дирекция все отказывалась назначить пенсию.

— Но мы еще попытаемся. Может, дело и уладится, — успокаивал Юкка.

— Должно уладиться, — поддержал его Аукусти.

— Ну, спасибо... Хорошо, конечно, если бы уладилось... Хотя я уж и веру всякую потеряла... — ответила Халоска.

— Да... ты что-то говорил о канонерке, — обратился Юкка к Аукусти.

— Да вот ушла она все-таки, — сказал Аукусти.

— Куда ушла? — спросила Сийри растерянно. Ее это известие расстроило. Она как раз думала, что придет домой и пошлет Тойво с бидоном на берег, к матросам.

— Кто их знает. Как бы там ни было, а они убрались...

— И ты очень опечален этим? — усмехнулся Юкка.

— Да не я... А вот девчонкам горе. Ухажеры уплыли...

— Они никому не мешали. Напротив... — заметила Халоска робко.

— Что — напротив? — не понял Карпакко.

— Они ведь даже помогали иногда.

— Матросы?

— Да. Вот вчера Тойво принес от них супу и краюху хлеба... — И Халоска, подхватив свой узел, пошла дальше. Ялонен продолжал говорить что-то Аукусти, но тот уже не слушал: ему до боли было жаль эту больную женщину, с трудом переставлявшую ноги.

Канонерская лодка «Щ-14» покинула Турку и бороздила просторы Балтики, держа курс на юг. Катившиеся навстречу огромные серые волны, казалось, старались захлестнуть крохотное суденышко, но лодка упорно шла вперед.

Немцы напали на эстонские острова Сааремаа и Хийумаа. Против них срочно были направлены корабли Балтийского флота.

Противник нанес удар значительно превосходящими силами, бросив в бой триста двадцать кораблей, в том числе десять новейших линкоров и десять крейсеров. В операции участвовало свыше ста самолетов и двадцатипятитысячная десантная армия.

Балтийский флот выставил против врага немногим более ста кораблей и тридцать самолетов, но моряки шли в бой, полные решимости защитить Родину, революционный Питер, отстоять рождающуюся власть трудящихся.

Приказ выйти в море получила и канонерка «Щ-14». Демин собрал экипаж.

— Предстоит серьезное боевое испытание, — сказал он. — Пусть все увидят, на что способны революционные моряки Балтики. Если потребуется, отдадим свою жизнь. Действовать придется самостоятельно, без командира.

Когда военный корабль снимается с якоря, жизнь на нем сразу меняется, обретая как бы новый ритм. Все тщательно проверяется, приказы выполняются быстро, все начеку. Так было и теперь.

К вечеру следующего дня подошли к островам. В проливе между Хийумаа и Сааремаа шел бой. Немецкая эскадра пыталась прорваться к побережью.

Слева, в устье пролива, стояли линкор и крейсер, преграждая огнем путь врагу. Канонерская лодка «Щ-14» и еще две другие, прикрываемые огнем береговых батарей, атаковали немцев с фланга.

Над Балтикой сгустилась ночь. Только красные и зеленые сигнальные огни кораблей плыли в непроглядной тьме, да время от времени тревожные лучи прожекторов разрезали октябрьскую мглу. Выполняя боевое задание, канонерка «Щ-14» под покровом темноты не раз подбиралась к вражеским кораблям, обрушивая на них огонь.

Восемь дней продолжалось сражение на суше и на море. Понеся большие потери, враг все же сумел овладеть островами. Защитники островов отошли к Ханко и Хельсинки.

Революционные моряки сражались отважно и мужественно. На проходившей в эти дни в Хельсинки конференции делегатов Балтфлота они поклялись:

«Мы обязались держать флот и оберегать подступы к Петрограду... Мы идем на смерть с именем Великой Революции... Тебе же, Иуде, продавшему революцию, бонапарту Керенскому, шлем проклятие».

Демин и Фомин встретились в Хельсинки. Им нужно было о многом поговорить, и они зашли в кафе Фазера на бульваре. В этом кафе обычно собирался цвет столичного общества. Даже теперь, в голодное военное время, здесь, кроме кофе, можно заказать кое-что. Правда, это стоит больших денег, но в другом месте и за деньги ничего не получишь.

Многие кафе в Хельсинки закрылись. Потому-то здесь и стало теперь многолюднее, чем прежде. Завсегдатаи кафе недовольно морщились: вечерами все столики заняты, да и публика стала не та. Приходит не только обеспеченная учащаяся молодежь, но и эти мужланы, красногвардейцы — деревенские парни и русские матросы.

Приезжая в Хельсинки, Бруно Арениус любил посидеть вечерком в кафе Фазера: можно приятно провести время за чашкой кофе с кем-нибудь из приятелей, слушая грустные напевы скрипок. Мягкий полумрак, круглые столики, удобные кресла, уютные кабины, вежливые официантки в черных платьях и белых передниках. В конце зала, в самом углу — низкая эстрада, на которой играет оркестр.

Бруно обычно садится поближе к эстраде.

В этот октябрьский вечер все столики оказались занятыми. Бруно в нерешительности остановился у входа. Вот он заметил свободное место, но за столом — два русских моряка. «Общество не из приятных», — поморщился Бруно. Но делать нечего, пришлось сесть.

Место оказалось удобным — весь зал на виду. И Бруно стал искать глазами стройную официантку, которой каждый раз любовался. Увидев ее, он приветливо раскланялся с ней. Эта молодая официантка очень нравилась Бруно: изящная, горделивая, она легко несет поднос на поднятой руке у самого плеча.

Бруно чувствовал себя неловко рядом с русскими моряками. А моряки, загорелые, с обветренными лицами, продолжали свою тихую дружескую беседу. Время от времени Бруно прислушивался к их разговору. Тот, что постарше, был офицером, второй — из низших чинов. Офицер говорил о каких-то курсах агитаторов, на которые как раз отбирают матросов.

— И мы подумали, не послать ли тебя на эти курсы...

— Меня? — удивился матрос.

— Ну да. Что тут удивительного?

Моряки встали и направились к выходу. И тут Бруно увидел, что красивая официантка подошла к русским и разговаривает с ними.

— Да, Хельми, завтра