Человек, который любил детей - Кристина Стед

Сэм смотрел, смотрел, а потом разразился хохотом:

– Наша фея! Вы только взгляните на нашу фею!

Луи едва заметно улыбнулась, подумав, что отец сделал ей комплимент, и принялась подскакивать и подпрыгивать, как маленький ребенок. Джо хмыкнула. Бонни, приняв слова брата за чистую монету, взялась командовать:

– Левая нога, правая, продолжай (импровизация не помешает; Джо, дай я ей подыграю).

Остальные дети тоже пустились в пляс, и Бонни, пододвинув стул к пианино, попыталась наиграть мелодию на басовых клавишах.

– Ты не умеешь танцевать, Лулу, и не пытайся, – презрительно бросил ей Сэм.

– Продолжай, дорогая, – попросила Бонни, бегая пальцами по клавишам. Эви остановилась, переводя взгляд с тети на сестру. Луи упорно кружилась, отходя в угол ковра.

– Прекрати, замри, жирная тупоголовая свинья! – гневно рявкнул Сэм. – Или тебе нравится выставлять себя идиоткой? Хоть бы раз взглянула на себя со стороны, жирная бочка. Я не хочу видеть твои ноги. Одерни платье и скажи Хенни, пусть удлинит его. – Словно объятый священным ужасом, он с омерзением на лице бросил взгляд на ее толстые ляжки. Луи покраснела и, двигаясь к южному окну, нерешительно сделала еще несколько шагов, словно в задумчивости.

– Остановись, упрямая кобыла! – со смехом вскричал Сэм. – Или я тебя отшлепаю. Не могу смотреть, как Луи выставляет себя на посмешище, – объяснил он сестрам. – Более строптивого ребенка я не видал. – Искоса глядя на дочь, он сказал ей насмешливо-чарующим тоном: – Ты найдешь свое место в жизни, Лулу, но, что бы в конечном итоге мы ни узрели в этой горе жира, это будет не Павлова! – Тут даже Бонни прикусила язык. – Голова у тебя большая, хватит места для мозгов, лишь бы они в кашу не превратились, как всегда, – добродушно добавил Сэм. Он отвернулся от старшей дочери и снова нахмурился. – В последнее время голова Лулу забита дурацкими легкомысленными идеями. Не пойму, откуда они берутся, – объяснил он всем присутствующим. – Бонифация в детстве была жуткой дурындой, все мечтала стать театральной актрисой или кинозвездой. Будь я проклят, если глупую Лулу не укусил тот же самый клоп. – Он захохотал и со смехом стал опять отпускать глупые шутки по поводу приключений Безумного Цыпы.

Тем временем никто не заметил, как Хенни вернулась домой и прошла в свою комнату. Дверь она оставила чуть приоткрытой и слышала рассказ Сэма о том, как он в туалете стал свидетелем разговора между Безумным Цыпой и курьером, из которого он узнал, что Крейвен Дей одалживает деньги под грабительские проценты безденежным, несчастным и безрассудным головам в департаменте. Разгневанный Сэмюэль счел своим долгом сообщить об этом начальнику отдела, в котором работал Дей.

– Чиновник департамента наживается на бедах и недальновидности своих коллег. Как вам это нравится?! – воскликнул Сэм, правда, менее эмоционально, чем в разговоре с начальником Дея.

– Он еврей? – спросила Джо.

– Не больше чем ты, – отвечал Сэм. – Но поскольку ты обдираешь бедных, требуя с них арендную плату, то, глядишь, со временем превратишься в еврея.

– Я сама тружусь, не отрывая носа от стола, – сердито напомнила брату Джо.

– Но носу это не очень-то помогает, – поспешила вставить Бонни.

– Джо Еврейка, – задумчиво произнес Эрни. Джо наградила его не самым дружелюбным взглядом. Но это надоумило Луи отпустить замечание о том, что сегодня в доме Киддов она лично видела тушеных кошек. Бонни встрепенулась и с горящими глазами потребовала от Луи подробностей. И девочка, смеясь, сообщила всем, что она собственноручно бросила ломтик бекона в похлебку из тушеных кошек, а потом чудом избежала встречи со Старым Козлом, который вернулся домой рано, чтобы устроить трепку Анджеле и поесть своих кошек. Но потом она вспомнила про утопленного кота и, покраснев, внезапно замолчала. Сэм улыбался, довольный тем, что его утренние фантазии получили достойное продолжение. Коверкая слова, ехидным тоном он поинтересовался, какой была кошачья похлебка на запах. И тотчас же дверь в комнату Хенни, которая была приотворена, захлопнулась. Все вздрогнули.

– Что это было? Ветер?

– Нет, не ветер, – с подчеркнутой медлительностью протянул Эрни. – Это мама. Она уже давно дома!

– Я должна повидать Хенни,– объявила Джо, взволнованно вскакивая с табурета. Едва она встала из-за пианино, Бонни тут же заняла ее место за инструментом и начала петь и играть в своем лучшем стиле, исполняя арию «L’amour est un oiseau»[37].

Дети, постучав в дверь, ринулись в комнату матери впереди тетки. Эви уже была там.

– Мама, хочешь чаю? – спросила она.

– Может, тебе принести…

– Принести тебе чаю?

– Да, я была бы очень признательна. Ой, от тебя одни беспорядки. – Хенни сняла с кресла Томми и со вздохом уселась в него сама. Затем обратила взгляд на стоящих бок о бок близнецов и, улыбаясь, произнесла одну из своих странных прибауток, которую они все знали наизусть, но любили послушать:

– Выпейте чаю, сэр? Не желаю, сэр! Почему, сэр? У меня простуда, сэр! Покашляйте, сэр. Я хочу послушать. Кхе, кхе, кхе!

Подошедшая в этот момент Луи, глупо улыбаясь, попросила:

– Мама, расскажи про Пиккадилли.

И Хенни сделала одолжение:

– Выставка на Пиккадилли – это полная тоска, а не посмотреть никак нельзя.

Но когда дети попросили мать рассказать про «Батскую булочку», настроение у Хенни испортилось, и она велела всем оставить ее и закрыть за собой дверь.

– Ты и к тете Джо не выйдешь? – спросил Томми. Совсем малыш, он не разбирался в тонкостях отношений между взрослыми.

– На дне морском видала я твою тетю Джо, – беззлобно отвечала Хенни (и стоявшая за дверью Джо, услышав это, добродушно шмыгнула носом и раздвинула губы в улыбке), – а вместе с ней и всех чокнутых Поллитов. Так, а теперь давайте все отсюда.

– Ма, мы тоже Поллиты, – как обычно, напомнил ей Эрнест.

– И вам я тоже готова шеи посворачивать, – заявила Хенни. Дети со смехом высыпали из комнаты и увидели у двери тетю Джо. Та шмыгнула носом, уважительно предупреждая о своем появлении, и бодрым тоном проверещала:

– Хенни, дорогая, можно войти?

Джо плотно закрыла за собой дверь, и Бонни в ту же секунду прекратила музицировать. Из комнаты Хенни доносился голос Джо, тараторившей по сто слов в минуту. Бонни вздохнула и продолжила играть на пианино, но уже с меньшим энтузиазмом. Поразительно, думала она, Джо столь восхитительно управляется с малышами и совершенно не разбирается в остальных людях. Едва дети переступают порог начальной школы, для Джо они навечно превращаются в непостижимую опасную загадку.

Эви все еще оставалась в комнате матери, стояла между Хенни и тетей, теребя большую руку Джо, которой та обнимала ее за плечи.