Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

Я скорчила гримасу:

– Не люблю ходить к психологам. Я им не доверяю.

– Зачем тогда учишься?

– Интересно.

Мы еще говорили о чем-то необязательном, я рассказывала о практике в педагогическом, там тоже есть психфак, и на нем проходят удивительные предметы. Например, экологическую психологию.

– Посмотри! – Я сбегала за методичкой и зачитала: – «Экологическая психология появилась еще в Междуречье…»

И тут запиликала моя трубка. Я посмотрела и удивилась: звонила Лариса. Впервые за две недели, то есть с момента, когда она вдруг поняла, что хиппи не пользуются сотовыми. Я нажала кнопку приема.

– Эй, – с места в карьер быстро заговорила она. – Я получила записку! Снова пневмопочта! Хочешь, прочитаю? Нет, лучше не по телефону, спецслужбы не дремлют. Приду к первой.

* * *

Еще не открыли факультет, еще злой охранник зевал и пялился на нас, а Лариса быстро бросила сумку на подоконник, вытащила тубус, вскрыла, как сломала горло птице, и дала мне листок.

«…Слышите меня? Я уезжаю. Наверно, это последний сеанс связи. Мне грустно, но я иду с легким сердцем. Прощайте!»

– Ну?

Я подняла глаза:

– Где ты это нашла?

– На Куйбышева, ну, ты не знаешь, старый дом ломают. Раньше забор был, а сейчас пролезть можно. Вот я полезла, а это мне прямо на голову свалилось.

– А ты не думаешь, что это розыгрыш?

– Розыгрыш? – Лариса замерла. Ее брови полезли вниз.

Мне было холодно, хотелось спать и еще поговорить с мамой про Афган, про отца, уехавшего в Латвию и принявшего мусульманство. История с пневмопочтой не вписывалась ни в какой вариант реальности, и мозг искал разумного объяснения.

– Может, Скворцов? – предположила я.

– Не было его, – отрезала Лариса.

Со стены на нас снисходительно и мудро смотрел человек-загадка Вольф Мессинг. Если верить тому, что о нем рассказывали, он мог бы ответить на все наши вопросы, но, наверное, так неинтересно.

Лариса подхватила сумку и унеслась по темному коридору, а я осталась думать о прошлом, в котором должен быть ответ, даже если его там и не было.

Вторую половину дня я провела за ноутбуком: отсылала письма, коды, пароли, метала бисер и прочую мелочь. Я думала, вот мама закончит дела, мы поужинаем и устроимся на диване смотреть какой-нибудь фильм. Но перед этим я испеку шарлотку. Еще немного посижу и пойду печь.

И тут зазвонил мамин телефон. Я не прислушивалась, у каждого должно быть личное пространство, но мама пришла сама, села боком на стул.

– Что-то случилось?

– Ничего. Просто пригласили. Я сейчас уеду, ладно?

– Надолго?

– Допоздна, наверное. – Мама как будто извинялась.

Я, конечно, чуть-чуть расстроилась, но это ерунда. Будет другой вечер, а шарлотку я испеку, кто мне помешает.

– Ты на такси? – спросила я. – Подбросишь до гипера?

Хотя на самом деле мне не было надо. Ну и что? Прогуляюсь.

– Ты правда не сердишься?

– Что ты такое говоришь? Нет, конечно!

У мамы есть своя жизнь, как у всех нас. Заповедная. Я понимала это, безоговорочно принимала, но все же слегка лукавила. Любой ребенок – собственник. И подросток, даже на пике естественного возрастного кризиса, собственник не меньший, а зачастую больший. Меня (с точки зрения психологии это чушь, но по ощущениям – именно так) кризис обошел стороной. Я не бунтовала, не соперничала, разве только в какие-то моменты пыталась взять над мамой шефство. Да, подростковое. Да, наверное, навязчивое. Да, я обижалась иногда. И мама иногда обижалась. Но ни разу до тургеневского конфликта у нас не дошло да и не могло.

С ревностью сложнее: я, конечно, ревновала. К работе, к моим, пришедшим к нам в гости подругам. К интересным событиям, в ее жизни уже случившимся, а в моей еще нет. К книгам, к мыслям; ух ты, только начала думать, а уже такой список!

Вот к кому не ревновала, так это к друзьям ее возраста. То самое подростковое шефство: надо же как-то устраивать ее жизнь. Детский сад, короче. Но не ревновала действительно. Друзья у мамы – все интересные. Особенно Классик.

С Классиком я знакома с тех времен, когда Классиком он еще не был. Преподавал в музыкальной школе сольфеджио (самый зубодробительный предмет, если верить Эле).

Мама к музыке отношения не имеет, работает в редакции, но тогда, кстати тоже зимой дело было, ее попросили посидеть в жюри песенного конкурса. Надо было слушать и ставить в ведомости минус или плюс. Она сидела, слушала, гадала, кто эти люди. Тексты были – так на так, а мелодии в большинстве непротивные. Просто не запоминались. Настоящее впечатление произвела только одна.

Мама слушала и думала, что хочет увидеть человека, написавшего ее. Музыка завораживала. Сначала медленно, как будто в чашку капает вода, или шорохи и звуки, чуть приглушенные, и вдруг шторм врывается в этот холодный мир, мир борется, но его сминает. Рушатся стены, потолок отступает, и остается небо. Песня называлась «Побег из скучной жизни». Слова там были лишними.

Автора мама увидела на награждении. Это был высокий худой мужчина в близоруких очках. Очень образованный и очень умный. Про ум и образованность – это, само собой, выяснилось позже, когда начали общаться, когда подружились.

Тогда, на конкурсе, он не выиграл да и не мог выиграть. Через месяц впервые пришел в гости, а через год внезапно выбился в знаменитости, засветился на «Песне года» (и снова текст был лишним), стал писать для федеральных каналов. И мы присвоили ему «кодовое имя».

Однажды – были весенние каникулы моего десятого класса – Классик предложил свозить маму и меня с подругами в древний город Ляпин погулять, посмотреть достопримечательности.

Мы поехали на электричке в несусветную рань. Солнце еще не встало, над вокзалом текли мутные сумерки. Ася зевала, ее не чесанные с ночи рыжие волосы стояли дыбом. Оля напевала сама себе колыбельную. Лариса привычно смотрела на мир чуть насмешливо. Она уже тогда знала ответы на все вопросы.

В электричке мы задремали, только Классик о чем-то негромко разговаривал с мамой.

Проснулась я от бьющего в глаза солнца. Электричка тяжело ползла по горе. В окнах слева раскрывалась панорама города, золотые и голубые купола, белые стены, блестящая лента реки в разливе.

Я экскурсии люблю не очень. Когда классом катались по Золотому кольцу, все эти церкви и архитектура приелись. Однако Классик рассказывал интересно и совсем не о том.

– Вот глядите. – Он показывал на приземистый кирпичный особнячок, окна первого этажа которого едва выглядывали над уровнем тротуара. – Первый этаж практически под землей.

– А зачем так? – спросила Ася. – Разве нельзя было