Перед солнцем в пятницу - Альбина Гумерова
Слушать дождь лежа под одеялом было отрадно, уютно, но очень хотелось к ней, к Лизе. Она спала ровно под ним, где когда-то спали его дети, а теперь спят внуки, когда редко-редко приезжают к деду на дачу. Кровать, точнее, расправленный диван, который много лет не собирали, так плотно и так давно стоял у бревенчатой стены, что казался вросшим в нее намертво своими многочисленными матрасами, одеялами, застиранными, но такими мягкими и ласковыми простынями. Это тесное родство лежака и стены Лиза отметила, когда впервые вошла в комнату на первом этаже. Хоть там были и другие места, гораздо ближе к печи, Лиза выбрала именно этот диван.
Дождь усилился, забарабанил громче, ель забила лапой в большое окно. Видимо, ветер сквозь щель пробрался внутрь, потому что в углу мансарды тонко и ритмично поцокало. Николай Иванович сразу определил этот звук – свалился крошка-теннисный мяч. За секунду, что сверкнула молния, мужчина успел увидеть, как рябину ветер так и гнет к земле, будто заставляет кланяться не то дому, не то ели, не то ему, хозяину дачи.
Николай Иванович неслышно спустился на первый этаж. В кухне было зябко, у задней стены рычал холодильник. Хозяин встал возле входа в комнату. Прислушался. Было тихо. Взявшись за ручку, он приподнял дверь и резко потянул ее на себя – так она лишь коротко взвизгнула и стихла. Николай Иванович ее зафиксировал и шагнул в комнату.
Она еще не утратила печного тепла, но была темна из-за плотно задернутых штор, и здесь было потише, чем на втором этаже. Николай Иванович прислушался, надеясь различить вдох-выдох своей подруги, самого очаровательного создания, которое ему доводилось встречать и к которому посчастливилось прикоснуться. Он бы с большой радостью уснул с нею вместе, всем сердцем ощущая тепло ее крошечного и очень худого тела, угловатость его и сухость, но он, когда Лиза уснула, осторожно отнял у нее свою руку и ушел наверх.
Как же тихо она дышит! Николаю Ивановичу жуть как захотелось приблизиться к Лизе, но он стоял возле печи и не двигался, опасаясь разбудить. У них осталась еще картошка с грибами, он сварит кофе, когда она проснется, и сумеет сделать так, чтобы Лиза не мучилась и уехала от него с легким сердцем.
Молодая женщина и опытный мужчина. С самого начала своей многолетней дружбы они подсознательно шли к этому моменту, между ними произошло нечто естественное, как дождь, черника и грибы. Смесь чистоты и страха, любопытства, стыда, радости, печали – меж ними случилось столкновение старости и младости, слияние двух миров, даже не миров, а межмирий. Потому что Николай Иванович не совсем еще старик, а Лиза не так уж и молода. Это было некое природное, естественное прощание каждого со своим состоянием. Многогранный и противоречивый дар перед вступлением в следующий этап жизни. Врата, которые распахнулись пред ними…
Вдруг Николай Иванович, словно почуяв что-то, кинулся к постели и осторожно положил на нее свои ладони. Под ними оказалось только одеяло. Он включил настольную лампу – Лизы не было. И рюкзака ее не было тоже, а под настольной лампой – скорая записка: «Ни с одним мужчиной я не испытывала ничего подобного. Но мы с вами никогда больше не увидимся».
Он быстро оделся и выскочил на крыльцо. Утренние сумерки были хладны, влажны после дождя и сильно бодрили. Николай Иванович увидел свою машину и решил, что Лиза убежала на электричку. После секундного колебания мужчина наскоро оделся и бросился из дому, даже не заперев его, надеясь, что успеет добежать до станции раньше, чем придет электричка, – на машине туда было не проехать.
Он бежал по аллеям, попытался сократить путь через чужие участки, но заметил в одном из домиков свет и не решился, резво пошел по аллеям дальше, чувствуя иногда, как под ногами его разбиваются грибы, но он не жалел их.
Добрался до путей. На платформе топталась коротенькая женщина с тележкой, а с нею лохматая чумазая собака. Чуть дальше стояла Лиза. Издали она была похожа на черепашку из-за своего большого рюкзака. Она своего друга не видела. Она не топталась, не прохаживалась, просто стояла.
Он не стал ее окликать и не подошел – он лишь убедился, что она на станции, ведь когда кончались дачи, начинался небольшой лес, в котором она могла заплутать. Теперь Николай Иванович знал, что Лиза благополучно доберется до города.
Подъехала длинная электричка. А когда она уехала, платформа была пуста. Николай Иванович вернулся на дачу и у подножия ели и рябины обнаружил двух мертвых птиц – так и есть, это были дрозды. Николай Иванович принес лопату, копнул пару раз и похоронил обеих птиц вместе. Затем решил, что надо что-то сделать с крыжовником, который вчера собрала Лиза. Он сел на крыльцо и принялся отрезать хвостики.
Ему было ни радостно, ни грустно, он не чувствовал ни опустошения, ни наполненности, было какое-то самое обычное состояние. Николай Иванович даже не печалился оттого, что Лиза убежала, и спокойно относился к тому, что они, возможно, никогда больше не увидятся, как она и написала. Единственное, ему было жаль Лизу: скорее всего, сидит она у окна и плачет, и ненавидит себя, и нескоро выберется из этого состояния, и за помощью к нему не придет.
Лиза ехала и думала, как же Бог мог так просчитаться? Почему она не родилась раньше? Почему Николай Иванович не родился позже? Господь не на десять, не на пятнадцать, а на тридцать три года ошибся!.. И для чего допустил, чтобы случилось меж ними то волшебство прикосновений, проникновений?.. И дело даже не в радости тела, а в том, что Николай Иванович видел ее суть, он давно уже за многие годы дружбы распознал ее природу, даже не касаясь ее. В любви он знал, как с нею обращаться, как и в жизни знал, когда говорить и когда молчать, – он понимал, как она устроена. И ему нравилось, как она устроена. Как-то раз он написал ей в письме: «Ты очень необычное создание. И создание, и женщина». Лиза фразу запомнила, ей это показалось признанием в любви. Но она была еще слишком молода, чтобы увидеть любовь большую, чем любовь мужчины к женщине.
Помешивая крыжовниковое
