Лиственницы над долиной - Мишко Кранец
— Рок, дядя говорит верно. Иди домой, сложи свои пожитки и… Из Раковицы ведут две дороги, выбирай любую. Штраф я заплачу и дам тебе за три месяца вперед, чтобы нам с тобой больше не встречаться. — И Виктор зашагал дальше.
Рок уставился ему в спину, потом кинулся вдогонку с криком:
— Виктор, Вики, да погоди ты, поговорим по-человечески. Нельзя же так. Я же тебя ребенком из дерьма вытащил. Да на что я свою жизнь угробил, как не на Раковицу?! — И снова набросился на подоспевших Алеша и Яку: — Яка, Алеш, скажи ему, Алеш, ведь это ты мне посоветовал идти в комитет, а теперь… Разве это справедливость? Я всегда работал, буду и дальше работать, а вот батраком не хочу быть. Пенсию хочу иметь. Попробуй стать человеком, коли за душой ни гроша. А если у тебя пенсия…
Раскричавшегося Рока прервал художник:
— Все это прекрасно, Рок, и ты абсолютно прав. Но точно так же правы священник и Виктор, и потому вам лучше всего распрощаться. Поверь мне, Рок, ты выбрал не самый умный путь. Мне кажется, четырех тысяч слишком мало на месяц, в котором, как тебе известно, целых четыре недели. А водка и в горах не такая уж дешевая. По правде говоря, Рок, мне будет очень неприятно, если я, придя сюда, в горы, в один прекрасный день увижу тебя в канаве. Знаешь, Рок, в наше время люди вообще боятся пенсии. А у батраков и батрачек она не самая большая. И дай тебе бог счастья, коли ты сам себе не умеешь помочь. Но Алешу ты можешь сказать спасибо за то, что он посоветовал тебе сходить в комитет. — Однако художник не оставил Алеша на растерзание Року и, хотя Алеш упирался, потащил его дальше. Року не оставалось ничего другого, как кричать вслед: «Алеш, Алеш!» А Яка в это время выговаривал активисту: — Какой же ты все-таки простак, Алеш. Ведь знаешь, на хозяйской плите до сих пор готовят вкусные вещи, и уж по крайней мере — в достатке. И Рок еще пожалеет об этой плите и о хозяйских обедах… Не сердись на меня, — неожиданно попросил художник, — я действительно слишком много болтаю, но только для того, чтобы не созерцать усопшие надежды души своей. Старинные кладбища — интересное, поучительное зрелище, а вот те, которые у нас в душе — мучительная вещь, поверь мне! — И художник, как всегда, громко рассмеялся.
Трезвеющий с каждой минутой, Рок спешил за ними и безнадежно взывал:
— Подождите, господа, Рок пойдет с вами, он ведь тоже человек, как и все. Мы поговорим…
А Яка обращался к Алешу:
— Оставь хотя бы некоторые из трудных вопросов времени другим: райкому, комитетам, советам — тебе одному всех не решить. А станешь рассматривать, всегда смотри с обеих сторон, как монетку, — ведь на каждой стороне у нее свое изображение. — Он почти силком тащил Алеша, ему хотелось догнать священника и скрыться от надоевшего Рока.
Однако на вершине несчастных ожидал сюрприз: на скамейке возле распятия сидели… Малка Полянчева и Франце Чемажарьев. Положив палку на скамью, слепой курил, а Малка облокотилась на оглоблю взятой взаймы ручной тележки.
У священника Петера Заврха, которого испытания последних дней швыряли из стороны в сторону так, как осенний ветер швыряет по земле опавшие листья, сердце сжалось, и ему захотелось расплакаться прямо тут, на дороге. Выведенный из равновесия, он уже ни о чем не мог разумно рассуждать. Говорило лишь смятенное чувство прежнего священника и хозяина, который во всем считал себя правым. До этой минуты он злился на раковицкого батрака, а теперь, остановившись как вкопанный, недоуменно уставился на женщину, потом перевел взгляд на слепого и наконец вымолвил скорее удивленно, чем сердито:
— Похоже, это ты, Полянчева?
— Вы не ошиблись, господин священник, — ответила покрасневшая Малка, отнюдь не обрадовавшись этой встрече. — Может, вас смущает, что вы видите рядом со мной другого мужчину? Это Чемажарьев, он ослеп во время войны, господин священник. Что поделаешь,
СЛЕПЫЕ НУЖДАЮТСЯ В ПОМОЩИ
да и мне она тоже не помешает. Можете себе представить, что значат двадцать процентов в доме, где и все сто лишними не будут. В придачу, — тараторила Малка, спешившая обелить себя, — с Хлебшем мы переругались в первый же вечер. Он во что бы то ни стало хотел погасить лампадку, дескать, иначе он не заснет. И еще валял дурака, мол, божья матерь любит спать в темноте, а не при свете.
— А ведь он не ошибся, Малка, — воскликнул художник, у которого изумление уже сменилось иронией, — увидела бы тебя матерь божья ночью и рассердилась бы за то, что ты так быстро перестала оплакивать покойного.
Алеша сразила эта злобная насмешка — ведь никто иной, как он, Якоб, натравил Малку на несчастного Чемажарьева. Да и Малкина наивность тоже потрясла его. А Малка пыталась оправдаться перед разъяренным священником:
— Нет, от веры я не откажусь. К тому же сейчас, при электричестве, лампадка такая дешевая вещь, купил лампочку — и все.
А священник кинулся к скамейке, к слепому.
— Я не знаю, приятель, кто ты, — обратился он к нему. — И все же скажу: вернись в долину, пока не поздно. Этой несчастной женщине нужны твои проценты, а не ты. Ведь она отказалась от человека, которого вела в горы два дня назад. Тебе будет плохо, если она точно так же заменит тебя другим. И не только плохо, но и стыдно. А она тебя заменит, поверь мне!
Полянчева покраснела до корней волос. На глазах у нее выступили слезы. Чемажарьев намеревался ответить священнику, но она опередила его:
— А зачем мне его менять? С Хлебшем мы поругались из-за лампадки и поняли, что не подходим друг другу. — И сердито бросила священнику: — Что же мне было, лампадку погасить? — Обиженно и упрямо она продолжала: — Вы-то за счет таких лампадок и живете, а я не могу. И все-таки я не позволила ее погасить. Вы лучше пощупайте, какое у меня сердце! — И собираясь продемонстрировать священнику свое бедное, осужденное на недолгую жизнь сердце, встала со скамейки и направилась к нему.
— Apage! — закричал он и поднял палку, как будто собирался ударить женщину. — Apage, нечистая! Ты ничуть не лучше животного… — Покрасневший от злости священник с отвращением отвернулся от нее.
Но тут подскочил художник и великодушно заявил:
— Давай, Малка, я пощупаю за всех, если надо!
Алеш ужаснулся, увидев, что художник и впрямь хочет пощупать
